Ева Модиньяни
Джулия
Куда вернуться? В себя. Зарыться в беспросветную невыразимую боль и лежать неподвижно в этом убежище.
Не совершая того, что хотим, мы сами создаем себя такими, какие мы есть.
Сегодня
Глава 1
Джулия любила сына Джорджо, чаек, свое писательское ремесло, снег, мужчину по имени Гермес, дедушку Убальдо и увядающие розы, но во сне она увидела только снег. Он падал и падал, наполняя сердце тихой радостью. Кто-то уверял ее однажды, что память преображает прошлое и, возвращая его в сновидениях, дает нам возможность испытать не испытанное доселе счастье, довершить недовершенные дела, простить непрощеных.
Она была в беспросветной тьме отчаяния, а за окном медленно и торжественно кружились снежинки. Вдруг пространство перед ней осветилось слепящим белым светом, и глазам стало больно, словно она смотрит на солнце. В порыве молодого неудержимого восторга она всем своим существом устремилась навстречу жизни – жизни, которой неведома смерть. Но свет тут же начал тускнеть, сгущаться и неожиданно превратился в усеянную трупами желтую, точно выжженную, гору. В одном из повернутых к ней мертвых лиц она узнала свое собственное и чуть не заплакала от отчаяния и боли. Понимая, что спит, она со страхом думала о пробуждении, потому что даже во сне знала: оно не принесет ей никакого облегчения.
Джулия открыла глаза. В окне синел рассвет. Замерзший нос – она в шутку называла его крайней точкой своих владений – лучше любого градусника определял температуру в комнате. Она вынула руки из-под пухового одеяла и с минуту лежала неподвижно, вспоминая зловещий сон, потом встала и потрогала батарею. Ледяная, черт бы ее побрал! Каждый год, несмотря на регулярные осенние проверки, отопление выходило из строя, причем, как нарочно, в самые холодные дни. Просто какой-то рок!
Она накинула халат, вышла из спальни, спустилась в подвал и отворила дверь в каморку, где висел отопительный агрегат немецкой фирмы «Вайлант» – «лучший из лучших». В отверстии белого эмалированного корпуса светился, к ее удивлению, голубой огонек, стрелка термостата замерла на установленной отметке, порядок, одним словом, а батареи холодные.
Поднявшись из подвала в кухню, Джулия взглянула на кварцевые часы над холодильником: ровно семь. В такую рань бесполезно звонить в центр обслуживания – там наверняка никого еще нет, а может, и не будет: ведь сегодня тридцать первое декабря, канун Нового года. «Все одно к одному», – подумала Джулия, притопывая окоченевшими ногами. Чтобы хоть немного согреться, она зажгла газовую плиту, все четыре конфорки. Холод в доме обострил чувство одиночества. Когда-то в этот день с ней был муж Лео, в прошлом году – Джорджо, а сегодня она одна в пустом безмолвном доме. Четырнадцатилетнего сына Джулия отпустила на рождественские каникулы в Англию, хотя ей очень хотелось поехать с ним в горы: его веселая неугомонность отвлекала бы ее от тяжелых мыслей.
В саду гнулись от ветра мокрые ветки деревьев, с улицы доносился шум машин, мчавшихся по залитому дождем асфальту, просторная кухня выглядела мрачной и неуютной в скупом свете пасмурного утра. Джулия провела рукой по волосам, убирая со лба непослушную прядь, и запахнула халат. Стало немного теплее, и она решила сварить кофе. Потом она сядет за свой роман – последнюю главу надо немного подработать. За пишущей машинкой Джулия забывала обо всем и, живя жизнью своих героев, чувствовала себя молодой и сильной. Работа была для нее лучшим утешением и лучшим лекарством. Работая, она не замечала, как бежит время.
Издалека до ее слуха донеслись беспорядочные хлопки петард – видно, какие-то ненормальные начали праздновать Новый год с утра пораньше. На плите заворчал кофейник, распространяя аромат хорошо поджаренных зерен. Джулия взяла фарфоровую чашку, наполнила ее до половины и, обхватив обеими руками, начала прихлебывать обжигающий горький кофе, наслаждаясь каждым глотком.
В широкое окно ей был виден сад с тоскующими по теплу рододендронами, азалиями и розами. День умирал, так и не успев родиться. Последний день года… А может, бытия? Может, завтра уже ничего не будет? Чувство одиночества охватило ее с новой силой. Внезапно взгляд ее упал на куст гортензии, который зеленел среди пожухлых цветов и, вопреки природе, собирался, похоже, цвести. «Молодчина!» – восхищенно подумала Джулия, глядя на полураспустившиеся бутоны. Ей-то уже не зацвести, это точно. И надеяться нечего.
Она ощущала себя точно в вакууме, отделенной непреодолимыми стенами от мира, живых людей, всего, что ей было дорого, даже от самой себя. Если бы Джорджо не уехал в Уэльс, все было бы совсем иначе, но его возрасту незнакомо чувство сострадания, оно возникает лишь на опыте собственной боли.