Джорджо привык к тому, что мать, застав его за компьютерными играми, начинала ворчать, поэтому, встретившись с ее рассеянным, ничего не выражающим взглядом, крайне удивился.
– Мам, ты чего? – спросил он, глядя на нее со страхом.
– Ничего, – бесцветным голосом ответила Джулия, направляясь в свою комнату.
– Что-то случилось? – снова спросил он, идя за ней следом.
Джулия легла на кровать. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, обессиленной, измученной.
– Ничего особенного, – ответила она.
– Ты мне не нравишься, – заметил Джорджо озабоченно, совсем как взрослый. – Тебе что, плохо?
Джулия посмотрела на сына и словно впервые увидела его: густые золотистые волосы, чистое ангельское лицо, высокий, уже ее перерос, длинные стройные ноги в джинсах – красивый мальчик, одним словом. Но сейчас молодость сына не заряжала ее энергией, она чувствовала себя старой, безнадежно старой.
– Хорошо, плохо, – с кривой улыбкой сказала она, – все это очень относительно. – Ей хотелось обо всем рассказать сыну, но она не знала, до какой степени может быть с ним откровенной. Что понимает четырнадцатилетний мальчик?
– По-моему, ты фигню какую-то порешь, – с беспокойством глядя на мать, заметил Джорджо на своем изысканном языке тинэйджера.
Джулия посмотрела на него глазами, полными слез.
– Ты что-то скрываешь!
Джорджо сел на кровать напротив матери, чтобы лучше видеть ее лицо. Джулия почувствовала угрызения совести. Мальчик о ней беспокоится, а она ведет себя как последняя эгоистка! Он чувствует себя уже взрослым мужчиной, ему хочется защитить ее, уберечь от бед, он действительно уже большой и в состоянии понять ее проблемы, так что не стоит от него таиться, лучше рассказать все, как есть.
Зазвонил телефон. Джорджо снял трубку.
– Гермес. Чем-то взволнован, – прошептал он, зажимая рукой микрофон и изображая на своем лице страдания влюбленного, как ему, видимо, казалось, очень забавно.
– Скажи, что меня нет, – затрясла головой Джулия.
– Привет, Гермес, – уверенно сказал Джорджо, не дожидаясь, пока на другом конце провода послышится голос. – Мама просила сказать тебе, что ее нет, но я даю ее тебе, разбирайтесь сами.
Положив трубку на кровать рядом с матерью, он вышел из комнаты, и Джулия, сделав глубокий вдох, поднесла трубку к уху.
– Джулия, что случилось? – и в самом деле взволнованно спросил Гермес.
– Думаю, нам не о чем больше разговаривать, – медленно, с трудом произнесла Джулия.
– Да скажи же, что произошло? – испуганно спросил Гермес. Первое, что пришло ему в голову: «Ей стало плохо».
– Ничего.
– Я тебя не понимаю.
– А мне после того, что сегодня произошло, напротив, все ясно.
Гермес решил, что она обиделась на него за несостоявшийся обед в «Тула».
– Прости, я действительно не смог, – начал он оправдываться, – неожиданно возникли проблемы с Теодолиндой, я не мог ее оставить.
Его удивило, что Джулия, всегда такая чуткая и разумная, на этот раз вела себя, как избалованная капризная любовница.
– С Теодолиндой? А я подумала, что с женой.
– При чем здесь жена?
– Блондинка, которая стояла с тобой в обнимку у постели Теодолинды, разве не твоя жена? – с наигранным удивлением спросила Джулия. – И разве это не была сцена примирения и воссоединения семьи?
– Бог мой! – Гермес лишь сейчас понял, о чем идет речь. – Откуда ты узнала?
– Я не узнала, я увидела. Приехала к тебе в больницу и удостоилась чести лицезреть объятия супругов, единодушных в своем стремлении восстановить семью.
– Ничего ты не знаешь…
– С меня и этого достаточно, поэтому закрываем страницу и корректно расходимся в разные стороны.
– Джулия, перестань, ты ведешь себя, как маленькая. Я люблю тебя, я не хочу, не могу без тебя, что ты со мной делаешь?
– Возвращайся к синьоре Монтини.
Она пожалела, что у нее вырвались эти слова. Ее сердце требовало отмщения за поруганную любовь и за оскорбленное достоинство, но гордость не позволяла ей унизиться до вульгарной ругани.
– Все, Гермес, я кладу трубку, – предупредила она.
После того как она увидела руку Марты на бедре Гермеса, он казался ей нечистым. Она отдавала себе отчет, что рассуждает глупо, но ничего не могла с собой поделать: близость с Гермесом после увиденного осквернит и ее.
– Джулия, послушай меня одну минуту, – взмолился Гермес. – Я все объясню…
– Прощай, Гермес, – ответила она и нажала на рычаг, положив конец мучительному разговору.
Она не была уверена, что поступила правильно. Да и о каких правилах можно говорить, когда она умирает от ревности, кипит от ярости, стонет от отчаяния?