– Почему именно к Сильване, а не к кому-нибудь, кто живет поближе?
Сильвана жила на другом конце города – до ее дома было сорок пять минут езды трамваем.
– Я с ней уже договорилась. И потом – лучше заниматься с отличницей, чем с какой-нибудь тупицей. Ты не согласен?
– В таком случае оставь мне номер ее телефона: я позвоню через час, проверю, там ли ты.
Джулии безумно хотелось послать брата ко всем чертям, но она сдержалась и покорно продиктовала номер.
Лео ждал ее в машине на углу улицы Тьеполо и площади Новелли. Джулия села рядом с ним. В машине пахло одеколоном, табаком, немного бензином. Голос Лео, тихий, томный, как ласковая летняя ночь, заставлял ее сердце учащенно биться.
Она сдвинула сиденье назад, вытянула ноги и сползла вниз, так что голова ее оказалась вровень с нижним краем бокового стекла, закрыла лицо книгой, после чего почувствовала себя в полной безопасности, как будто полминуты назад за ней захлопнулась не дверца машины, а ворота неприступной крепости.
– Через сорок пять минут я должна быть у подруги, – предупредила она.
– Считай, что из этих сорока пяти тридцать минут наши, – заверил ее Лео, давя на педаль акселератора.
Через пять минут, промчавшись по бульвару Форланини, они свернули на проселок недалеко от аэропорта «Линате». С оглушительным ревом турбин от взлетной полосы оторвалась «Каравелла».
Лео прижимал девушку к себе, и она хмелела от его силы, от его запаха, от его обещаний, от собственных упоительных грез. Жаркий шепот Лео наполнял ее душу и тело трепетной негой.
– Когда-нибудь мы сядем с тобой в самолет, – шептал он. – В такой, как этот, даже больше. Я увезу тебя на край света. Покажу тебе страны, о которых ты никогда не слышала. Это будет незабываемое путешествие.
– А Париж? Ты отвезешь меня в Париж? Покажешь Елисейские поля? Угостишь кофе с круассанами в настоящем парижском бистро?
– Обязательно. А потом мы полетим в Нью-Йорк. Проедемся по Пятой авеню, пообедаем в «Тиффани», посидим на скамейке в Центральном парке, поднимемся на крышу Эмпайр-Стейт-Билдинга. И конечно, посмотрим лучшие спектакли на Бродвее.
– Обещай отвезти меня на острова в теплых морях, – попросила Джулия, мечтательно вглядываясь в воображаемую даль.
Слова Лео вернули ее к суровой действительности.
– Пока что я отвезу тебя к твоей подруге, – сказал он. – Полчаса уже прошло. Пора ехать, ты можешь опоздать.
– Проклятое время! Когда я с тобой, оно мчится неудержимо. А когда тебя нет – стоит на месте.
Лео наклонился и поцеловал ее.
– Ничего, когда-нибудь мы найдем хоть полденечка, хоть несколько часов, безраздельно наших.
– Мой братец рвет и мечет. Следит за каждым моим шагом. Знаешь, в кого он превратился? В сторожевого пса. И рычит, совсем как сторожевая собака.
– Не только на тебя. Он пригрозил мне, что все расскажет моей жене, если мы с тобой еще хоть раз встретимся.
– Ты боишься?
– Не знаю. Может быть, выложив все моей жене, он только окажет мне услугу. Тем более что рано или поздно я сам должен буду это сделать.
Глава 3
У Сильваны Тонани было удлиненное верблюжье лицо, рыхлое, бледное, печально насмешливое. Из-под толстых губ желтели длинные зубы. Улыбаясь, она уродливо кривила рот. Зато у нее были прекрасные волнистые волосы, густые-густые, и огромные, неописуемой красоты глаза. Она училась вместе с Джулией на факультете иностранных языков университета имени Боккони и на первом курсе была единственной круглой отличницей.
Говоря, Сильвана раздельно произносила каждое слово. Губные согласные, особенно «п», звучали у нее, как выстрелы, вылетая изо рта, будто камни из пращи; при этом она брызгала слюной, обрызгивая книги, тетради и несчастных собеседников, оказавшихся в угрожающей близости. Ее любимой темой были пещеры Пестума, куда она ездила каждое лето с родителями.
Сильвана была хорошей подругой, обожала учиться, мечтала преподавать. Она терпеливо занималась с Джулией, которая часто отвлекалась на посторонние темы и мешала подруге сосредоточиться. Джулия грезила об экзотических островах, парила на крыльях воображения, влюблялась в строчку стихотворения, в сочетание эпитетов, знала цену выразительной фразе. Сильвана не могла дождаться дня, когда переступит порог класса в роли учительницы и ученики внимательно будут слушать, как она объясняет урок.
– Я буду писать на доске. Обожаю выводить округлые четкие буквы, – с упоением говорила она. – Ненавижу, когда крошится мел. Буду сидеть за кафедрой. Или стоять в проходе между партами, возвышаясь над учениками. Пусть попробуют плохо учиться! Пусть попробуют бить баклуши! – Вакханалия губных согласных – всех этих «п» и «б» – сопровождалась брызгами слюны, от которых не было спасения.