- ...Это было в начале века, - начал тот шепотом заговорщика, завороженно глядя в лицо деда. - В одна тысяча девятьсот десятом году. Ты заканчивал учебу в Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге. В это время в Харбине и его пригороде Фудзядяни вспыхнула эпидемия чумы. Экспедиция русских врачей, во главе с Даниилом Кирилловичем Заболотным, отправилась в Маньчжурию...
- ... Вместе со мной, - подхватил рассказ старик, - поехал и мой лучший друг - Степа Артемьев. В те годы в Маньчжурии свирепствовала легочная форма чумы - одна из самых опасных и страшных. Потом уже подсчитали, что от эпидемии умерло более шестидесяти тысяч человек. Среди них были и русские врачи, фельдшеры, санитары, прачки.
Кроме русских, из Парижа приехал бактериолог Жерар Мени. К сожалению, он тоже стал жертвой чумы. В этой экспедиции было много студентов. Все понимали, что болезнь может коснуться каждого из нас, но слишком велико было желание помочь несчастным. Местное население, надо сказать, Сереженька, пребывало в страшной нищете. Люди жили в грязных, убогих фанзах. Однажды, в одной из них, местный врач обнаружил среди тряпья восьмилетнего китайского мальчика. На тот момент в фанзе находились трое больных чумой и восемь умерших, среди которых была и мать мальчонки. А он был здоров! Потом Ян-Гуяма, так его звали, усыновил Даниил Кириллович.
Китайцы сперва отнеслись к нам подозрительно и настороженно. Зато потом отношения между нами переросли в искреннюю дружбу. Они очень трудолюбивы, терпеливы и радушны. Бывало, самих от голода и невзгод качает, а нам тащат кули со снедью. И сильно переживали, когда из наших кто умирал... - Старик замолчал, устремив вдаль печальный взгляд. - ... Да, вздохнул он, - много наших тогда умерло. Помню Володю Михель из Томска. Он добровольцем приехал, с десятью студентами. Веселый был, неунывающий. С китайцами быстрее всех сошелся. Любили они его. Илюшу Мамонтова помню. Он только закончил Военно-медицинскую академию, всего на два года старше меня был. И очень талантливый врач. А Аннушка Снежкова, сестра милосердия... Как ее забыть? Сутками от больных не отходила. Случалось, мужчины от усталости с ног валились, не выдерживали. А она, словно дух святой: ни есть, ни спать, - все около чумных. Вскорости и сама слегла. А следом - Степа...
По сию пору диву даюсь, как он выжил. Сила воли у него была недюжинная. Чума, и та, бессильна оказалась. Он и в бреду все зубами скрипел и кричал: "Что, пришла, Пиковая Дама? - это он чуму так величал. Врешь, гадина, я еще с тобой повоюю!"...
- Деда, расскажи, как ты спас его, - подал голос мальчик.
- Да, что, спас, - отмахнулся старик. - Дружили мы крепко, Сереженька. По-настоящему, по-мужски. Случись что, и он бы, не раздумывая, меня на себе семь верст нес. К тому же... - старик смущенно глянул на внука: - ... барышня нас одна очень ждала из этой экспедиции.
- Расскажи, деда! - глаза мальчика загорелись нетерпением. - Вот, видишь, новое вспомнил. - Как ее звали?
- Варенька Измайлова. Мы в нее оба влюблены были, но она сердце свое Степану отдала. Не мог я дать ему умереть, потому как и Варенька не перенесла бы.
- А, может, тогда она бы с тобой осталась, - с детской непосредственностью рассудил ребенок.
Старик с интересом взглянул на него:
- Как бы ты поступил, Сережа?
Мальчик задумался:
- Не знаю, деда. Если по справедливости: лучше, чтобы ты Степана спас, а Варенька за это свое сердце тебе отдала.
Старик грустно улыбнулся и проговорил:
- Делая добро, Сережа, нельзя быть корыстным даже в самых тайных и сокровенных своих помыслах. И еще.. У тебя, случись пожениться нам с Варенькой, были бы другие отец и мать, и бабушка. Да и ты другой бы был.
- Деда, - мальчик бросил на него мимолетный взгляд, - а бабушку ты любишь больше или меньше, чем Вареньку Измайлову?
- Однако... - покачал головой старик, невольно хмыкнув. Но ребенок не сводил с него испытывающего взгляда и ждал ответа. - Их нельзя сравнивать, Сережа, - осторожно проговорил он. - Варя - это звезда моей юности, а Полина - солнце всей жизни. В двадцатые годы, когда я покинул Россию, мне казалось, что жизнь кончена. Но на свое счастье я встретил Полину, твою будущую бабушку...
- А почему она часто говорит, что у нас - корни березы, а крона клена?
- Потому, Сереженька, что нашей семье удивительно повезло: у нее две Родины - Россия и Канада. Первая - дала жизнь, вторая - наполнила ее смыслом.
- Деда, я хочу увидеть Россию, - задумчиво проговорил мальчик.
- Когда-нибудь ты обязательно там побываешь, - убежденно сказал старик. - Но всегда должен помнить, что родился в Канаде.
- Дедушка, - не унимался ребенок, - а что главнее: корни или крона?
- Главное, друг мой, чтобы дерево приносило пользу. Покинув березовый край, я шел по жизни, не ощущая ее запаха и вкуса, видя впереди лишь глубокую пропасть. И, подойдя уже к самомому ее краю, увидел раскидистый зеленый клен. Вот тогда я понял: в моей жизни еще могут быть и зеленая весна, и очарованная осень, и жаркое лето. - Он взглянул в расширенные глаза внука, и, испытывая глубокое волнение, дрогнувшим голосом закончил: Запомни, Сережа, человека могут лишить Родины, но только он сам решает, каким будет гимн его последующей жизни: реквием прошлому или еще и романсом любви будущему.
Стоя за нагретой солнцем спинкой скамьи, он - невидимый и бестелесный, как Ангел, взглянул в глубину аллеи и внезапно заметил, пока вдалеке, но уверенно идущих по ней людей. Сидящий у ног старика и ребенка зверь медленно повернул лобастую, большую голову в том же направлении. Глаза его угрожающе блеснули. Он поднял вверх оскаленную морду и протяжно завыл. Но двое на скамье не обратили внимания, ибо были в ином измерении - в прошлой, такой далекой, почти идиллической, реальности. Волк жил и действовал в его нынешнем сне, а потому резко вскочил. Упругие мышцы стремительно толкнули мощное тело в прыжок. Зверь был стражем его волшебной страны и хотел защитить его от будущего... Но не смог. И многодневным, неотступным кошмаром на Ангела в упор взглянули глаза генерал-майора Кавасимы Киоси...
Он вздрогнул во сне и открыл глаза. В окружавшей его реальности ничего не изменилось. Это был мир света и звуков, чуждых и непонятных ему. Поэтому он вновь, как в высшее блаженство, погрузился во тьму, где его ждали сны цвета зеленого клена...