Артемьев от души рассмеялся:
- И мою разгадаешь?
- И твою! - заверил старик. Он глянул, казалось, в самую душу. У Артемьева на миг дыхание перехватило. - Забота тебя тайная до костей сгрызла, - с расстановкой выдал Ерофей. - Кабы не знал тебя, Егор, подумал бы, прости, Господи, украл ты чего, а нынче кумекаешь, как припрятать подальше, да поглубже.
- Силе-е-ен! - в голосе Артемьева прозвучало невольное восхищение.
- Разгадал, выходит, твою болячку?
- Почище рентгена просветил.
- А то - вирусы, вирусы... - Ерофей не скрывал довольной улыбки. Рассказывай о хвори-то, будем кумекать, как лечить да чем. - Он наполнил стопки.
Выпили, вновь с аппетитом принимаясь за еду.
- Ерофей, - неторопливо начал Георгий Степанович, - помнишь, у отца в молодости друг был - Сергей Рубецкой?
Ерофей внезапно побледнел и непроизвольно отшатнулся на лавке, пытаясь унять волнение и неосознанно поднося руку к сердцу, массируя его. Это не укрылось от внимания Артемьева. Он вскочил с места и с тревогой кинулся к давнему другу:
- Что с тобой, Ерофей? Неужели сердце прихватило?
- Да пустяки, - отмахнулся тот, уже взяв себя в руки. Недовольно поморщившись, объяснил: - Давеча выскочил распаренный-то из избы, вот, видать, и прихватило. Оклемаюсь небось, в баньке с тобой вечером попаримся, и как заново на свет явлюсь. - Он взглянул на Георгия Степановича и, улыбнувшись, спросил: - Дык, что там, с "золотопогонником" энтим приключилось-то?
- Ох, не любишь ты, Ерофей, "белую" гвардию, - успокоившись и удовлетворившись объяснениями друга, попенял ему Егор.
- Я и "красную" не больно-то жалую, - махнул рукой Ерофей. - Помню про такого. Его и матушка твоя, царствие ей небесное, часто поминала.
- Понимаешь, парень молодой ко мне в отделение поступил, с черепно-мозговой травмой. К тому же, с признаками обморожения. Думали, не выживет. Но живой. Правда, с головой у него худо. Боюсь, нормальным уже не будет. Но есть две поразительные особенности, - оживился Георгий Степанович. - Он очень похож на молодого Сергея Рубецкого. И еще... Артемьев нахмурился и, помолчав, продолжал: - Не стану утомлять тебя терминологией, но в его состоянии лежат, как, прости меня, бревно. А он говорит! И, по меньшей мере, на нескольких языках! Скрывал я это, сколько мог... - Артемьев испуганно умолк, потупив взгляд. Потом вздохнул и, махнув рукой, в упор взглянул на друга: - Ерофей, его в убийстве обвиняют. Причем, какого-то могущественного "вора в законе".
- Жандармы при ем?
- Жандармы? - брови Георгия Степановича поползли вверх. - Ах, наконец, понял он, - Ерофей, они теперь называются милиционеры.
- Да хоть бурундуки, суть та же: нагайка государева. - Ерофей задумался, рассуждая вслух: - Говоришь, "вора в законе" завалил?..
- Что? Куда завалил? - не понял Артемьев.
- Егор, - глянул на него старик с сожалением, - ты, прости меня, окромя черепушек своих еще чего в энтой жизни понимаешь?
- А зачем? - на полном серьезе, с наивной простотой спросил Георгий Степанович.
- Егор! Ты.. ты... - воскликнул старик. - А, - махнул рукой, - поздно тебя учить. У тебя самого с головой худо.
Артемьев обиженно насупился.
- Ладно, - мягко проговорил Ерофей, - прости по старой дружбе. Я главное понял: парня спрятать надобно. - Он испытывающе глянул на Артемьева и вдруг улыбнулся: - Так у меня, Степаныч, ему самое и место! Здесь ни дружки пахана, ни жандармы не сыщут. Да и от вашей медицины он подале будет. Выхожу я его, поверь!
- Ерофей, - грустно возразил тот, - это невозможно.
- Он говорит? Говорит! - старик хитро усмехнулся: - А вначале-то что было? Слово! Давай нынче думать, каким макаром парня энтого ко мне переправить...
Артемьев, то ли от травного настоя, от настойки ли ерофеевой целебной, а, может, от волнения и возбуждения, охватившего в процессе обсуждения подготовки к "операции", но почувствовал себя намного лучше. Старому другу едва не силой удалось заставить Георгия Степановича лечь спать. Однако, и, угомонившись, оба долго не могли заснуть, притворяясь, обманывая друг друга, в тоже время чутко прислушиваясь к тишине. Наконец, Артемьев не выдержал.
- Ерофей... - позвал шепотом.
- Чего тебе? - живо откликнулся тот.
- Ты, в случае чего, вали все на меня. Мол, знать не знаю, попросили помочь...
- Дурак! - беззлобно перебил его Ерофей. - Нам намедни по веку стукнет, не засадят. А ежели и так - убежим! - проговорил убежденно и приглушенно засмеялся: - Я в тайге, как мышь в амбаре. Не пропадем!
- Авантюрист ты, Ерофей, - не отставал Артемьев. - Сколько тебя помню, все бежать собирался: то в Ташкент, то в Китай, то на Ямайку.
- Ты, Степаныч, главное - не суетись. У меня в запасе еще избушка имеется, на Оленгуе. Про энто никто не ведает, святые там места. Его сам Бог охоронит.
- Его бы заграницу повезти, - со вздохом заметил Георгий Степанович.
- Заграница?! - Ерофей аж подскочил, сев на лежанке. - Больно мы ей нужны! Она, отродясь, нас за людей не считала. Эт все с Петьки бесноватого повелось. Лесоруб недоделанный, прости, меня, грешного, Господи! горячился старик. - Окно, вишь, ему в Европу захотелось. Но окно - энто что... Наш-то, ирод Горбатый, не окно, а цельну дверь приладил. Да нешто заграница что хорошее нам в дверь посунет? Окромя сраму - ничего! Вон, был я у тебя в больнице давеча...
- Что такое? - приподнявшись на локте, с тревогой спросил Артемьев.
- А то! - возмущенно рявкнул Ерофей. - Допрежь во всех горницах иконы в углу красном стояли. А ныне? Девки да мужики голые, прости, Господи! Веру, Бога своего, Степаныч, забыли, вот он нас по темечку-то и шибает. Покуда еще легонько, а там, гляди, так припечает - гляделки повылетают. И невдомек нам: не туды ломимся. Все норовим наружу окна да двери наладить. А надо - в душу, в нутро самое. Темень в ем непроглядная... Свечку бы зажечь, лампадку запалить да оглядеться малость. Може, в темени той такое сокрыто, что ярче и теплее солнца. А, може, - что и на свет Божий страшно выманить.