Софья Борисовна Радзиевская
(1892—1989)
ДЖУМБО
1
Пёс бежал, низко опустив голову, слегка раскачиваясь на ходу. Носом почти касаясь булыжников мостовой, он ловил запахи человеческих ног, лошадиных копыт, но тех, которые были ему так нужны, какие он искал уже вторые сутки в этом чужом городе, не было.
Хозяин исчез, исчезла арба на высоких скрипучих колёсах, за которой пёс пришёл в город из родного аула. Этот скрип колёс он тоже отличил бы от сотни других – ведь у каждого колёса свой голос. Но знакомого скрипа тоже не было. Чужие арбы скрипели чужими противными голосами.
Он был очень красив: могучая киргизская овчарка, из тех, что в одиночку берут волка. Волнистая тёмно-коричневая шерсть поседела от дорожной пыли, широкий лоб и кругло подрезанные уши делали его похожим на медведя. Он сильно прихрамывал на переднюю ногу: на городском базаре вчера на него накинулась добрая дюжина собак. И показал же он им, каждой досталось на память! У него тоже прокушена лапа, разорван бок. Но он почти не чувствовал этого: арба хозяина, его арба исчезла во время боя. Это было хуже всего.
День прошёл, за ним ночь, началось уже новое утро, а пёс всё брёл по улицам города, вправо, влево, вперёд, но только не назад: хозяин должен быть где-то впереди, его нужно догнать.
И вдруг переулок, в который он свернул, закончился тупиком. Его перегородил высокий забор с воротами и калиткой.
Повернуть назад? Но как же тогда догнать хозяина?
Густая шерсть на загривке поднялась дыбом. Блеснули клыки. Пёс зарычал на ворота.
Ворота на это никак не отозвались. Но калитка в стене вдруг открылась. В ней появилась маленькая девочка, остановилась и попятилась.
– Ой! – сказала она так звонко, что пёс вздрогнул, и схватила за руку мальчика постарше, стоявшего позади. – Боря, смотри, это, наверно, медведь!
– Глупости, – важно ответил мальчик. – У медведя хвост такой длинный не бывает.
– Да-а, а уши какие? А смотрит как? – спорила девочка. – В зоопарке медведь совсем так на меня смотрел, я помню. Может быть, он только спереди медведь?
Она нерешительно подняла руку, пёс попятился и тихо зарычал.
– Слышишь? – испуганно проговорила девочка. – Это он чего говорит?
– Есть, наверно, хочет, – догадался мальчик.
– Пойдём принесём! – торопливо сказала девочка, и калитка захлопнулась.
Пёс нерешительно переступил лапами, однако остался на месте. Он не понял, о чём говорили дети, но враждебности в их голосах не было, он это чувствовал. Что же делать дальше?
Но тут опять послышались быстрые шаги, калитка снова распахнулась. Девочка, одной рукой держась за косяк двери, другой протягивала большой ломоть хлеба.
– Собачка, – ласково проговорила она, – собачка, пожалуйста, скушай!
Ещё бы ему не хотелось скушать, вырвать этот ломоть, проглотить его разом!
Но девочка была уж очень не похожа на знакомых детей в ауле. Нет ли тут какого обмана?
Пёс мучительно глотнул, не сводя глаз с хлеба. И вдруг… ломоть мелькнул в воздухе и шлёпнулся перед самым его носом в дорожную пыль.
– Хам!.. – Куда исчез хлеб, пожалуй, ни девочка, ни сам пёс этого не заметили. Нет его – и всё!
– Ой! – тихонько проговорила девочка. – Как ты кушаешь!
Пёс стоял молча, не сводя с девочки больших тёмных глаз. От этого куска есть захотелось ещё сильнее. Но девочка повернулась и опять убежала. На этот раз калитка осталась открытой. Пёс осторожно, не сходя с места, вытянул шею, стараясь заглянуть в неё. Дом… двор… А вот опять бежит девочка и несёт что-то, уже в обеих руках.
– Извини, собачка, – сказала она очень серьёзно, – я не знала, что тебе так сильно хочется кушать. Возьми сама, а то хлеб будет грязный.
И пёс согласился. Он взял сначала один, потом другой кусок осторожно, прямо из маленькой руки. А когда кончил третий, девочка тихонько подняла руку и опустила её на лохматый загривок.
– А теперь пойдём к маме, – сказала она, будто старому знакомому.
Пёс вздрогнул, но не отстранился: прикосновение маленькой руки было приятным. Он не привык к ласке, хозяин его был суровый человек. Но пёс чувствовал, что сейчас нельзя ни зарычать, ни даже оскалить зубы. И он стоял не шевелясь и удивлённо смотрел на девочку.
– Не хочешь? – с сожалением спросила она. – Ну так я сама маму позову.
Пёс опять остался один перед раскрытой калиткой. Есть хотелось уже не так сильно, можно, пожалуй, отправиться опять на поиски хозяина. Но звонкий голос девочки чем-то тронул угрюмое сердце, не знавшее ласки. Пёс нерешительно переступил с ноги на ногу, но тут же подался назад и слегка наморщил губы. Он ещё не зарычал, но всем своим видом показывал, что до этого недалеко: вместе со знакомыми лёгкими шагами за глиняной стенкой забора послышались другие – взрослые шаги. Густая жёсткая шерсть пса встопорщилась, он приготовился… но к чему можно приготовиться, когда на вздыбленный загривок опять легла знакомая маленькая рука и девочка радостно сказала: