Глава 17. Тэнгэрин Утха.
Ицхаль была очень слаба. Они везли ее по зимней неприветливой степи, поочередно пытаясь отогревать потемневшие, будто неживые, бессильные пальцы. Иногда Илуге казалось, что ее лицо, видневшееся в обертке меховых одеял, белее самого снега. Он боялся не успеть. Стыдно сказать, еще он боялся, что все потери окажутся напрасными.
Новый шаман охоритов, Эрхидэй, дал им в дорогу трав и посоветовал поить больную по чуть-чуть, но часто, теплым бульоном. Приходилось часто останавливаться.
Нарьяне ключицу шаман вправил, и она сейчас уже могла ехать сама, Илуге ловил спиной ее наполненный состраданием взгляд, который вонзался ему в спину, будто вражеское копье. Еще четверых, раненых более серьезно, пришлось оставить у охоритов. Правда, после их возвращения, поглядев на измученное лицо Ицхаль, Кухулен все же оттаял:
- Понимаю я, что придут теперь ургаши в наши земли, - тяжело сказал он, глядя прямо в глаза пристыженному Илуге, - Но ведь и мать свою ты бросить не мог. Надо же, что придумали, стервецы белоглазые…Не переживай, сынок. Так, чтобы всем хорошо сделать, не бывает…
- Если ургаши придут в твои земли, позови, - наконец, смог сказать он, - я думаю, что сумею убедить хана Чиркена прийти к тебе на помощь.
- А как же, - молодо сверкнул зубами Кухулен, - Хан-то, я слышал, своим ханством тебе обязан. Так что он у тебя в большом долгу!
- А я - у него, - пожал плечами Илуге.
На этом разговор и кончился.
После Аргун Тайлгана по обычаю наступает аргун - месяц бога войны. В этот месяц запрещается вести войны, - да и кто их будет вести в самые снега и метели? Этот месяц посвящен поминанию павших воинов, великих предков, дням былой славы.
Павших в этот год в степи было столько, сколько не помнили и деды. У джунгаров шаманы объявили, что к концу месяца проведут общее поминание павших для всех степных племен. Дело неслыханное - но и потери были неслыханными тоже. Общее горе вроде бы должно было сплотить людей, - но многие со злости чуть не бросались на тех, кто не присоединился к злополучному походу.
" Если бы вы там были, мы могли бы победить!" - кричали одни в запале.
" Если бы вас не ослепила собственная жадность, все были бы живы!" - возражали другие. Мир в степи ушел, растворился. Наступили иные времена. Койцаги уже передрались со своими недавними соратниками ичелугами, обвиняя последних в своих неудачах. Увары напали на баяутов, которые не смогли оказать достойного сопротивления и потеряли лучшие табуны. Еще чуть-чуть - и снежный ком распри покатится, набирая обороты…
Чиркен снова, - в который раз! - созвал совет племени. Джунгары бурлили, как забродившее сусло, и немало раздавалось голосов, предлагавших то потрепать уваров, то набить животы ичелугским девкам.
Илуге после возвращения был слишком занят, чтобы обращать на все это внимание. Сейчас его больше волновала забота о матери, которая все еще была на волосок от гибели: она часто теряла сознание, порой не узнавала никого и выблевывала почти всю еду, которую ей удавалось проглотить. Онхотой находился при чужачке почти неотлучно, попеременно с Янирой и Илуге дежуря у ее постели. Кроме простых забот о выздоровлении, им следовало так же позаботиться и о защите от чудовищ, посланных князем по их следу. Илуге, признаться, было теперь спокойнее в присутствии шамана, да и Янира тоже, похоже, льнула к нему.
В день совета Чиркен неожиданно прислал за ним человека. Направляясь к ханской юрте, Илуге чувствовал, как сердце замирает у него в груди: сейчас, здесь, Чиркен должен назвать имя военного вождя всех джунгаров. Это все знали, и ждали этого уже давно: в такое время племени необходим военный вождь. Внутри, - невозможная, горячая, - распускалась надежда. Он, Илуге, в конце концов неплохо себя показал. В племени его уважают, особенно после возвращения, когда юнцы десятками стекаются по вечерам к его юрте, чтобы еще раз послушать немилосердно и красочно привирающего Баргузена. А что, если…
На этот раз присутствие Илуге ни у кого изумления не вызвало. Наоборот, он с удивлением обнаружил, что вожди родов наклоняют головы в знак приветствия. Так приветствуют равных. Илуге почувствовал, как лицо заливает краска.
Чиркен тоже подчеркнуто выказал ему уважение - усадил рядом, предложил архи из своих рук. Ничего говорить не стал - сидели в тишине, смотрели на пламя жаровни, дожидаясь, пока соберутся все.
Потом Чиркен поднялся:
- Я собрал Вас, чтобы сообщить джунгарам мою волю и назвать вам имя нового военного вождя, - без предисловий начал он. По тому, как недовольно дернулся в углу Буха, Илуге понял, что юный хан и не подумал обсудить с ним свое решение. Однако Буха вдруг расплылся в понимающей ухмылке.
" Надо же, и этот толстый сурок тоже в вожди метит! Хоть сам стрелой и в цаплю на охоте не попадет!" - зло подумал Илуге.
" А во что попадешь ты?" - ехидно прошептал голос откуда-то внутри, и Илуге захлестнуло обжигающей волной: неужели Орхой Великий?
Но нет, это он сам. Илуге понурился.
- Военным вождем я выбрал… - Чиркен сделал эффектную паузу, - Джурджагана.
Илуге вскинул голову. Он и вправду верил, что Чиркен назовет его, Илуге. Вожди зашептались, поглядывая на Джурджагана, который явно выглядел ошеломленным. Этот огромный рыжеволосый, словно заросший рыжей шерстью до самый ушей воин, - глава рода итаган-джунгаров, - на большинстве советов чаще помалкивал. Однако против воли Илуге вынужден был признать: ход со стороны Чиркена продуманный. Одного этого назначения будет достаточно, чтобы и итаган-джунгары,и горган-джунгары успокоились. Итаганы - оттого, что их соплеменника выбрали вождем, горганы - потому, что поняли, что они будут в меньшинстве в своем недовольстве недавней потерей своих позиций. Илуге исподволь оглядел лица присутствующих. Так и есть. Несмотря на разочарование (многие, должно быть, как и он, и Буха, рассчитывали, что хан назовет их имя)… но против возразить было нечего. Джурджаган достаточно зрелый, достаточно знатный, достаточно опытный. И достаточно разумный, чтобы не повести джунгарские сотни на гибель…
Чиркен, полуприкрыв веки, тоже обвел всех взглядом и, удовлетворенный, кивнул:
- Я рад, что мой выбор ни у кого не вызвает возражений.
Буха раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал. Бэлгудэй хитро ухмыльнулся, косясь на родича. Вождь горган-джунгаров угрюмо опустил голову, сминая расшитую ткань своего халата.
- И еще одно, - медленно добавил Чиркен, - Много сейчас раздается голосов, что стоит пойти в поход. Я хотел бы выслушать всех здесь и сейчас перед тем, как принять решение!
- Да! Давно пора потрепать уваров! - вскинулся Бэлгудэй, хищно потирая руки.
- Увары тут же объединятся с койцагами. Много потеряем, и добычи чуть! Идем на мегрелов! Мало их потрепали! А теперь и тэрэитов можно подмять! - горган тоже оживился, глаза его заблестели.
- К чему соваться к тэрэитам! Мы уже с них все, что могли, взяли!, - пожал плечами Буха, - Нет! На ичелугов! Это будет легкая добыча! Да и животы ичелугским девицам набьем! Они, поди, только рады будут! - он неприятно и довольно хохотнул.
Илуге брезгливо поежился. Нет ничего противнее, чем трус, дорвавшийся до власти.
Однако высказанная им мысль, видно, пришлась многим по вкусу.
- Да, идем на ичелугов!
- У них еще добра навалом, поди и лханнские камешки где запрятаны! - все больше раздавалось голосов. Двое-трое вождей, склоняясь головами, уже принялись оживленно обсуждать, с какой стороны удобнее будет вывести воинов - на границе с уварами или по Лханне от озера Итаган.
- А ты что скажешь, Илуге? - неожиданно спросил Чиркен.
" Вот оно! - что-то внутри него жарко и яростно полыхнуло, - Это уже не твоя месть. Это просто выгода. Просто набег. Другие готовы пойти в него просто так, из жадности или азарта, - а ты чем хуже? Иди, возьми с ичелугов если не за Лоссу, - то хотя бы за рабский ошейник на своей шее! За Яниру!"
- Я скажу словами твоего мудрого деда, которые он сказал мне как-то, - медленно ответил Илуге, - Не много чести добивать тех, кто уже и так стоит на коленях.