Таков был новый дом, где Юргис жил и работал и где заканчивалось его образование. Однако было бы ошибкой предположить, что он работал мало. За Томми Хиндса он дал бы отрезать себе руку, и для Юргиса не было большей радости, чем поддерживать идеальную чистоту и порядок в его отеле. То, что во время работы его голова была занята размышлениями о социализме, нисколько ему не мешало. Напротив, Юргис с тем большим рвением чистил плевательницы и полировал до блеска перила, что в это же время он вел спор с воображаемым противником. Было бы приятно сказать, что он сразу же полностью отказался от пьянства и других дурных привычек; но, к сожалению, это было бы не совсем точно. Эти революционеры не были ангелами; они были людьми, и людьми, которые побывали на самом дне: к ним пристало много грязи. Некоторые из них пили, другие сквернословили, третьи ели рыбу ножом. Между ними и остальными тружениками была лишь та разница, что у них была надежда, было дело, за которое они готовы были бороться и страдать. У Юргиса бывали минуты, когда видение будущего бледнело, расплывалось и заслонялось большой кружкой пива. Но если одна кружка вела за собой другую, а потом третью и четвертую, то Юргис по крайней мере испытывал на другой день раскаяние и давал себе новые зароки. Было совершенно очевидно, что подло тратить деньги на пьянство, пока рабочий класс блуждает во мраке и ждет своего освобождения. На деньги, которые стоила кружка пива, можно было купить пятьдесят листовок, раздать их необращенным и упиваться мыслью о принесенной пользе. Таким путем и создавалось движение, и это был единственный путь для его развития. Мало было знать о нем — нужно было бороться за него: ведь социализм был делом масс, а не отдельных избранников. Отсюда естественно вытекало, что всякий, отказывавшийся принять новое евангелие, был лично ответствен за неосуществление сокровенных мечтаний Юргиса, и это, увы, делало его неприятным собеседником. Он познакомился с соседями Эльжбеты и, начав оптом обращать их в социализм, несколько раз чуть не подрался с ними.
То, что он проповедовал, представлялось Юргису таким очевидным! Просто непостижимо, как люди могут оставаться слепыми! Все богатства страны — земля и здания на ней, железные дороги, рудники, фабрики и магазины, все находится в руках немногих частных лиц — капиталистов, на которых остальные вынуждены работать за ничтожную плату. А все, что производят рабочие, идет на бесконечное увеличение богатств этих капиталистов, хотя и так они сами и все их близкие живут в неслыханной роскоши! И неужели не ясно, что, если урезать долю тех, кто только «владеет», доля тех, кто работает, значительно возрастет? Это ясно, как дважды два четыре, и в этом вся суть. А между тем находятся люди, которые не видят этого и готовы спорить о чем угодно. Они говорят, что правительства не могут вести дела так же экономно, как частные люди. Они повторяют это без конца и уверены, что говорят что-то путное! Они не видят, что экономное управление хозяев означает для них, рабочих, более тяжелую работу и более низкую плату за нее. Они — наемные рабы и слуги, зависящие от эксплуататоров, единственное стремление которых — выжать из них как можно больше. И они сами сочувствуют этому процессу и беспокоятся, что, может быть, он производится недостаточно основательно! По совести, у кого хватит терпения слушать подобные аргументы?
Но бывало и хуже. Юргис заводил разговор с каким-нибудь горемыкой, который тридцать лет проработал на одном предприятии и за все это время не мог скопить ни гроша; который в шесть часов утра уходил на работу, весь день стоял за станком и приходил вечером домой настолько утомленный, что ложился спать не раздеваясь; который за всю жизнь не имел и недели отпуска, никогда не путешествовал, никогда не пережил ничего необычного, ничему не учился, ни на что не надеялся. И вот, когда ему рассказывали о социализме, он презрительно фыркал и отвечал: «Это меня не интересует, я — индивидуалист!» А потом он заявлял, что социализм — это уравниловка, и, если он когда-нибудь осуществится, мир остановится в своем прогрессе. Такие доводы рассмешили бы и осла, а между тем тут было не до смеха, если подумать, сколько на свете миллионов таких несчастных, которых капитализм настолько сбил с толку и оболванил, что они забыли самый смысл слова «свобода». И они действительно верят, что, если они скопляются тысячами, повинуются слову стального магната и увеличивают его богатства на сотни миллионов долларов в год, чтобы потом на эти деньги он дарил им библиотеки, — это и есть «индивидуализм»! А взять в свои руки промышленность, управлять ею в своих собственных интересах и самим строить для себя библиотеки — это было бы уравниловкой!