Как и у всего живого, у муравьев есть, конечно, любовь. Прежде чем создать многотысячную семью-муравейник, крылатые муравьи-самцы ухаживают за крылатыми самками. Вот они, звездные часы муравьиной жизни! Но что же происходит дальше? Самцы, сделавшие свое мужское дело, вскоре просто-напросто околевают, а самки теряют крылья, непомерно толстеют и, помещенные внутрь муравейника, в темницу, осуждены всю свою жизнь выступать в роли детородной машины. Они даже не воспитывают своих детей, они просто их без конца производят в виде яиц-зародышей. Что из того, что мы, люди, называем таких детородных самок царицами? Царская ли это жизнь? Дай бог, если у них есть хоть какая-то память и они, сидя в темнице, вспоминают о том, как когда-то были крылатыми. Несчастный удел!
А дети? Дети, которые выводятся из яиц, — страшно сказать: бесполы! Да, те полчища муравьев, которые бегают по лесным тропинкам, в траве, суетятся в муравейнике, — это не самцы и не самки. Рыжий труженик не «она» и не «он», рыжий труженик в сущности «оно»! Ибо рабочий муравей — это самка, переставшая ею быть, потому что ее детородные органы дегенерировали. Вот ведь как…
Правда, многие ученые, в частности Реми Шовен, утверждают, что муравьев и нельзя рассматривать поодиночке и требовать от них индивидуальной сообразительности, мудрости индивидуального инстинкта. Ибо муравей — это лишь элемент, нечто вроде клетки, составляющей единое живое существо — муравьиную семью. Муравей быстро погибает от одиночества, так же как пчела, как термит, а что касается бесполости, то она в таких условиях жизни вполне оправданна: с деторождением с успехом справляется одна самка. В случае же гибели самки половые железы бесполой особи могут регенерировать.
Вот так.
Тут надо добавить, конечно, что муравьи — санитары леса. Да, мы, люди, а также деревья и многие другие растения им во многом обязаны. Именно муравьи уничтожают массу вредителей лесов, полей, садов, огородов. Благодаря им в лесу поддерживается биологическое равновесие. Не будет муравьев — всю зелень могут уничтожить полчища менее организованных ползающих, бегающих, летающих вредителей. Муравьи настолько полезны, что их специально вывозят на участки леса, страдающие от нашествия каких-нибудь непомерных обжор. Некоторые страны, например Италия, с удовольствием покупают муравьев в соседних странах, например в Австрии, целыми грузовиками (муравейник лопатой ссыпают в мешок и в таком виде перевозят). Немецкие энтомологи подсчитали, что одна колония муравьев за день добывает от 800 граммов до одного килограмма насекомых, главным образом вредных. Все это так. Однако…
С какой симпатией все-таки после муравьев наблюдал я в траве даже еле видимую крылатую мошку, наверняка знакомую с радостями жизни, летающую в прекрасном бескрайнем мире, ночующую где придется — под листом ли, в трещине ли коры, под камушком. Пусть со всех сторон ее подстерегают враги — птицы, пауки, стрекозы, другие хищники, неважно! Хоть несколько дней, часов, а настоящих! Сидела эта маленькая крылатая мошка на зеленой травинке среди изумрудного переплетения, в котором кое-где радужно посверкивали росинки, рядом с едва заметной кружевной паутиной, шевелила крошечными усиками, и, ей-богу же, мне казалось, что вся ее поза выражала радость жизни и благодарность за существование. Потом вспорхнула и улетела в голубую бескрайнюю даль, на этот раз миновав край паутины…
И уж тем более приятно было смотреть на смелых воздушных асов — стрекоз. Красивых, изящных, летающих с таким виртуозным мастерством — хоть вперед, хоть назад, хоть в сторону, хоть на месте. Вот кто сразу понравился мне в отличие от муравьев. Стрекозы!
Басня
Ну конечно же, «Стрекоза и Муравей». Известная басня И. А. Крылова, которую мы проходим в школе, — вот что вспомнилось тотчас.
Всегда что-то в ней меня настораживало. Ведь я не раз с удовольствием наблюдал за стрекозами, такими красивыми, сильными летунами, к тому же знал, что они охотятся на ненавистных нам всем комаров. «Ты все пела» по отношению к стрекозе не вызывало у меня недоумения: жизнь прекрасной летуньи действительно казалась похожей на песню. Но почему она осенью пришла к муравью? Это было непонятно. И тем более несправедливыми, даже какими-то злобными и завистливыми казались мне всегда упреки муравья, этого ворчливого скопидома: «Ты все пела? Это дело. Так пойди же попляши»…
Придя домой в тот памятный весенний день в Подушкине, я раскрыл «Жизнь насекомых» Фабра.
Да. Ясно. Я так и знал.
Ведь басня Крылова — это перевод басни французского баснописца Лафонтена «Цикада и Муравей». При переводе И. А. Крылов, вероятно, ошибся и слово «цигале» (цикада) перевел как «стрекоза». Однако, неправильно переведя название, он оставил выражения «попрыгунья-стрекоза» и «лето красное пропела», что к цикаде еще как-то подходит, а к стрекозе никак. Ведь стрекоза не прыгает и не поет.