Вы разобщены, вы колеблетесь, вы незнакомы между собой. Я один знаю всех вас, только я способен правильно оценить ваши возможности, я держу в своих руках нить, связывающую вас в братство. Итак, слушайте меня, философы, экономисты, мыслители! Вы тайком излагаете свои принципы в тесном кругу, вы с опаской доверяете их бумаге в темных кельях, вы делитесь ими друг с другом, вооружившись кинжалом, готовые поразить им предателя или болтуна, который осмелится повторить ваши слова чуть громче вас. Я желаю, чтобы вы объявили ваши принципы толпе, чтобы вы обнародовали их в печати, распространили их по всей Европе через посланцев мира либо принесли на штыках пятисот тысяч верных солдат, готовых сразиться за свободу, провозглашенную на их знаменах. Вы вздрагиваете при одном упоминании Лондонской башни, или подвалов инквизиции, или Бастилии, которые я хочу взять приступом. Я желал бы, чтобы мы вместе снисходительно улыбались, попирая развалины страшных тюрем, чтобы на этих развалинах танцевали женщины и дети. Однако все это может произойти лишь после смерти, но не монарха, а монархии, после отмены власти религии, после полного забвения общественного неравенства, после исчезновения касты аристократов и раздела феодальных имений. Я прошу дать мне двадцать лет, чтобы разрушить старый мир и построить новый. Двадцать лет — лишь двадцать мгновений вечности, а вы говорите, что этого слишком много!
Речь угрюмого пророка была встречена одобрительным шепотом. Было очевидно, что он окончательно завоевал симпатии таинственных призраков — представителей европейской мысли.
Великий Кофта выдержал паузу, наслаждаясь триумфом, затем, почувствовав, что достиг апогея, продолжал:
— Сейчас, братья, когда я собираюсь сразиться со львом в его логове, когда рискую своей жизнью во имя всеобщей свободы, я хочу знать, что готовы сделать вы для успеха того дела, которому все мы отдаем себя, свое достояние и свою свободу? Скажите, что каждый из вас может сделать? Вот о чем я пришел спросить вас!
Наступило торжественное, почти жуткое молчание. Казалось, призраки застыли на своих местах, размышляя о том, что должно сотрясти двадцать тронов.
Присутствующие разделились на группы. Посовещавшись с каждой из них, шесть верховных членов обратились к Великому Кофте.
— Я представляю Швецию, — первым сказал председатель. — От ее имени я могу предложить для свержения трона Ваза подданных, которые в свое время возвысили эту династию, а кроме того, сто тысяч экю серебром.
Великий Кофта достал записные таблички и пометил в них сделанное предложение.
Вслед за председателем заговорил чин, стоявший слева от него.
— Представляя ирландские и шотландские ложи, — сказал он, — я ничего не могу обещать от имени Великобритании, которая всегда готова вступить с нами в жаркий спор. Но от имени бедной Ирландии, от имени бедной Шотландии я обещаю участие трех тысяч человек и по три тысячи крон ежегодно.
Великий Кофта записал и это предложение.
— Ну, а что скажешь ты? — обратился он к третьему предводителю.
— Я представляю Америку, где каждый камень, каждое дерево, каждая капля воды и крови готовы к восстанию, — ответил тот, чья сила и природная живость бросались в глаза, несмотря на сковывавший его движения ритуальный наряд. — Мы отдадим все золото, всю кровь до последней капли. Существует, правда, одно препятствие: мы сможем действовать, только когда будем свободны. А сейчас, когда мы разобщены, каждый в своем углу, когда нас можно пересчитать по пальцам, мы представляем собой цепь, звенья которой разъяты. Если найдется властная рука, которая спаяет два первых звена, то остальные соединятся сами. Начинать нужно с нас, уважаемый учитель. Прежде чем освобождать французов от королевской власти, освободите нас от иностранного ига.