В том месте, где стоял Жильбер, находились только избранные; он без особого труда пробрался к кряжистой липе, взобрался на камень, ухватился за нижнюю ветку и стал ждать.
Спустя полчаса после того, как он устроился, послышалась барабанная дробь, раздался пушечный выстрел и загудел большой соборный колокол.
XLIX
КОРОЛЕВСКИЕ КАРЕТЫ
Отдаленные крики становились все явственнее, все громче, заставив Жильбера насторожиться и напрячь все силы; его охватила дрожь.
Отовсюду доносились крики: "Да здравствует король!"
Это еще было в обычае того времени.
Множество лошадей в пурпуре и золоте с громким ржанием промчалось по мостовой: это были мушкетеры, жандармы, конные швейцарцы.
Следом за ними катилась великолепная массивная карета.
Жильбер заметил голубую орденскую ленту, величественную голову в шляпе. Его поразил холодный проницательный взгляд короля, перед которым склонялись обнаженные головы.
Очарованный, оцепеневший, захмелевший, затрепетавший, Жильбер позабыл снять шляпу.
Мощный удар вывел его из восторженного состояния; шляпа покатилась по земле.
Жильбер отлетел в сторону, подобрал шляпу, огляделся и узнал племянника буржуа, смотревшего на него с насмешливой улыбкой, характерной для военных.
— Вы что же, не желаете обнажать голову перед королем? — спросил он.
Жильбер побледнел, взглянул на вывалянную в пыли шляпу и ответил:
— Я впервые вижу короля, сударь, поэтому забыл его поприветствовать. Но я не знал, что…
— Ах, вы не знали? — нахмурившись, процедил солдафон.
Жильбер испугался, что его сейчас прогонят и он не увидит Андре; любовь, клокотавшая в его сердце, победила гордыню.
— Простите, — сказал он, — я из провинции.
— Ты, видно, приехал в Париж учиться, простофиля?
— Да, сударь, — отвечал Жильбер, едва сдерживая злобу.
— Ну, раз ты здесь учишься, — продолжал сержант, схватив за руку Жильбера, готового надеть шляпу, — запомни вот еще что: ее высочество дофину надо приветствовать так же, как короля, монсеньеров принцев; таким образом ты должен приветствовать все кареты, на которых увидишь цветки лилии. Знаешь, что такое лилия, или тебе показать?
— Не надо, сударь, — отвечал Жильбер, — я знаю.
— Слава Богу! — проворчал сержант.
Королевские кареты проехали.
Остальные экипажи потянулись за ними цепочкой. Жильбер жадно следил за ними обезумевшими глазами. Подъезжая к воротам монастыря, кареты останавливались одна за другой; свитские выходили из экипажей; это занимало некоторое время и влекло за собой остановки в движении по всей дороге.
Во время одной из таких остановок кортежа Жильбер почувствовал, как в сердце его словно вспыхнул пожар. Он был ослеплен, взгляд его затуманился, его охватила столь сильная дрожь, что он был вынужден уцепиться за ветку, чтобы не свалиться.
Прямо против него, в каких-нибудь десяти шагах, в карете с королевскими лилиями, которые так настоятельно советовал ему приветствовать сержант, Жильбер увидал восхитительное безмятежное лицо Андре, одетой в белое, словно ангел или призрак.
Он еле слышно вскрикнул, потом разом овладел охватившими его чувствами: повелел своему сердцу перестать биться, а взгляду — подняться к этому солнцу.
Молодой человек обладал такой мощной силой воли, что ему это удалось.
Андре захотелось узнать, почему остановились кареты, и она выглянула из окна. Посмотрев вокруг своими прекрасными небесно-голубыми глазами, она заметила Жильбера и узнала его.
Жильбер полагал, что, увидав его, Андре удивится, повернется к сидящему с ней рядом отцу и сообщит ему эту новость.
Он не ошибся: Андре удивилась, повернулась к отцу и обратила на Жильбера внимание барона де Таверне, украшенного красной орденской лентой и величественно развалившегося в королевской карете.
— Жильбер? — вскричал барон, подскочив от этой новости. — Жильбер здесь? А кто же заботится о Маоне?
Жильбер прекрасно все слышал. Он подчеркнуто вежливо поклонился Андре и ее отцу.
Для этого ему пришлось собрать все свои силы.
— Так это правда! — закричал барон, разглядев в толпе нашего философа. — Вот этот шалопай собственной персоной!
Мысль, что Жильбер мог находиться в Париже, казалась барону столь странной, что он вначале не хотел верить глазам своей дочери, да и теперь ему тяжело было в это поверить.
Жильбер пристально следил за выражением лица Андре: после мимолетного удивления на нем не отражалось ничего, кроме безмятежного спокойствия.
Высунувшись из кареты, барон поманил Жильбера пальцем.
Жильбер хотел к нему подойти, но его остановил сержант.
— Вы же видите, что меня зовут, — проговорил молодой человек.
— Кто?
— Вот из этой кареты.
Сержант проследил взглядом за пальцем Жильбера и остановил его на карете барона де Таверне.
— Вы позволите, сержант? Мне бы хотелось сказать этому юноше два слова.
— Хоть четыре, сударь, — отвечал сержант, — у вас есть время: сейчас на паперти читают торжественную речь — это не меньше, чем на полчаса. Проходите, молодой человек.
— Иди сюда, бездельник! — обратился барон к Жильберу, старавшемуся идти обычным шагом. — Скажи, какому случаю ты обязан тем, что оказался в Париже, вместо того чтобы охранять Таверне?
Жильбер еще раз поклонился Андре и барону.
— Меня привел сюда не случай, — возразил он, — это, ваше сиятельство, проявление моей воли.
— То есть как — проявление твоей воли, негодяй? Да разве у тебя может быть воля?
— Отчего же нет? Каждый свободный человек вправе ее иметь.
— Каждый свободный человек! Вот как? Так ты считаешь себя свободным, бездельник?
— Разумеется, потому что я не связан никакими обязательствами.
— Клянусь честью, это ничтожество вздумало шутить! — вскричал барон де Таверне, озадаченный самоуверенным тоном Жильбера. — Как? Ты в Париже? Как же ты сюда добрался, хотел бы я знать? И на какие деньги, скажи на милость?
— Пешком, — коротко отвечал Жильбер.
— Пешком? — переспросила Андре с оттенком участия.
— Зачем же ты явился в Париж, я тебя спрашиваю? — закричал барон.
— Сначала — учиться, потом — приобрести состояние.
— Учиться?
— Нуда.
— И приобрести себе состояние? А пока что ты делаешь? Попрошайничаешь?
— Чтобы я попрошайничал!.. — высокомерно вымолвил Жильбер.
— Значит, воруешь?
— Сударь, — твердо заговорил Жильбер с выражением отчаянной гордости, заставившей мадемуазель Андре бросить внимательный взгляд на странного молодого человека, — разве я у вас когда-нибудь что-нибудь украл?
— Что же ты здесь можешь делать, дармоед?
— То же, что один гениальный человек, которому я стремлюсь подражать хотя бы в его упорстве, — отвечал Жильбер, — я переписываю ноты.
Андре подняла голову.
— Переписываете ноты? — переспросила она.
— Да, мадемуазель.
— Так вы, стало быть, знаете нотную грамоту? — высокомерно спросила она с таким видом, будто хотела сказать: "Вы лжете".
— Я знаю ноты, и этого довольно, чтобы быть переписчиком, — отвечал Жильбер.
— Где же ты этому выучился, негодяй?
— Да, где? — с улыбкой спросила Андре.
— Господин барон, я очень люблю музыку. Мадемуазель проводила ежедневно за клавесином около двух часов, а я тайком слушал ее игру.
— Бездельник!
— Поначалу я запоминал мелодии, а так как они были записаны в руководстве, я мало-помалу, с большим трудом выучился их читать по этому руководству.
— По моему учебнику? — воскликнула в высшей степени оскорбленная Андре. — Как вы смели к нему прикасаться?
— Нет, мадемуазель, я никогда бы себе этого не позволил, — отвечал Жильбер, — он оставался открытым на клавесине то на одной странице, то на другой. Я его не трогал. Я учился читать ноты, только и всего. Не мог же я глазами испачкать страницы!