— Я обратил на это внимание.
— Но, раз я остаюсь, я кое о чем попрошу.
— О чем же? Остается только узнать.
— Да вы и так отлично знаете!
— Отставки господина де Шуазёля?
— Совершенно верно.
— Это невозможно, графиня.
— Тогда моих лошадей!
— Вот упрямая!
— Подпишите приказ о заточении меня в Бастилию или указ об отставке министра.
— Может быть, стоит поискать золотую середину? — спросил король.
— Спасибо за ваше великодушие, сир. Кажется, я все-таки уеду, ни о чем не беспокоясь.
— Графиня! Вы женщина!
— К счастью, да.
— И вы говорите о политике как женщина строптивая и разгневанная. У меня нет оснований давать отставку господину де Шуазёлю.
— Я понимаю: он кумир ваших парламентов, он же и поддерживает их, когда они восстают против вас.
— Нужен же в конце концов повод?
— Повод нужен слабому человеку.
— Графиня! Господин де Шуазёль — честный человек, а честные люди — редкость.
— Этот честный человек продает вас "черным мантиям", которые отнимают у вас последнее золото.
— Вы преувеличиваете, графиня.
— Совсем немного.
— О Господи! — вскричал раздосадованный Людовик XV.
— До чего же я глупа! — воскликнула графиня. — Какое мне дело до парламентов, до Шуазёлей, до его кабинета министров! Какое мне дело до короля — ведь я его крайнее средство!
— Опять вы за свое!
— Как всегда, сир!
— Графиня! Я прошу у вас два часа на размышление.
— Десять минут, сир. Я ухожу в свою комнату, просуньте записку с ответом под дверь: вот бумага, вот чернила. Если через десять минут ответа не будет или если ответ меня не удовлетворит, — прощайте, сир! Забудьте обо мне. Я уеду. В противном случае…
— В противном случае?..
— Поверните задвижку, и дверь откроется.
Людовик XV из приличия поцеловал графине ручку. Уходя, она послала ему, словно парфянскую стрелу, самую обольстительную свою улыбку.
Король не противился ее уходу, и графиня заперлась в соседней комнате.
Спустя пять минут вчетверо сложенный лист бумаги показался между шелковым шнуром, которым была обшита дверь, и шерстяным ковром.
Графиня с жадностью прочла записку, торопливо написала несколько слов г-ну де Ришелье, прохаживавшемуся во дворике под навесом и рисковавшему обратить на себя внимание, томясь столь долгим ожиданием.
Маршал развернул бумагу, прочел и, несмотря на свои семьдесят пять лет, бегом бросился в большой двор к своей карете.
— Кучер, в Версаль! — приказал он. — Гони во весь опор!
Вот что было сказано в записке, брошенной через окошко г-ну де Ришелье:
"Я потрясла дерево: портфель упал".
LXXIX
КАК КОРОЛЬ ЛЮДОВИК ХV РАБОТАЛ СО СВОИМ МИНИСТРОМ
На следующий день Версаль был в большом волнении. Люди подавали друг другу таинственные знаки, выразительно пожимали руки или же, напротив, скрестив руки на груди, поднимали глаза к небу, что свидетельствовало об их скорби или удивлении.
Господин де Ришелье в окружении многочисленных сторонников находился в приемной короля в Трианоне. Было около десяти часов.
Разодетый граф Жан Дюбарри беседовал со старым маршалом о чем-то веселом, судя по его радостному виду.
Около одиннадцати король торопливо прошел в свой кабинет, ни с кем не заговорив.
В пять минут двенадцатого г-н де Шуазёль вышел из кареты и прошел через галерею, зажав под мышкой портфель.
Это вызвало большое движение: придворные отворачивались, делая вид, что оживленно беседуют, только бы не пришлось здороваться с министром.
Герцог не обратил внимания на этот маневр. Он прошел в кабинет, где король листал досье, попивая шоколад.
— Здравствуйте, герцог, — дружелюбно проговорил король. — Как вы себя чувствуете?
— Сир! Господин де Шуазёль чувствует себя хорошо, а вот министр тяжело болен. Он явился просить ваше величество, не дожидаясь, пока вы сами об этом заговорите, принять его отставку. Я благодарю ваше величество за то, что вы позволили мне самому сказать об этом. Я весьма признателен за эту последнюю милость.
— Какая отставка, герцог? Что это значит?
— Сир! Ваше величество вчера подписали по настоянию госпожи Дюбарри приказ о моем смещении. Эта новость облетела весь Париж и весь Версаль. Зло восторжествовало. Однако я решил не оставлять службу у вашего величества, не получив на то приказа об увольнении. Я был назначен официально и могу считать себя смещенным только на основании официального документа.
— Как, герцог? — со смехом вскричал король, хотя строгая и достойная манера держаться г-на де Шуазёля пугала его. — Как вы, умнейший человек, так приверженный установленным правилам, этому поверили?
— Сир, да ведь вы подписали… — с удивлением начал было министр.
— Что?
— Письмо, которое находится у графини Дюбарри.
— Ах, герцог, неужели вам никогда не приходилось добиваться мира? Счастливый вы человек!.. Впрочем, госпожа де Шуазёль — образцовая супруга.
Герцог нахмурился: сравнение было оскорбительным.
— Ваше величество обладает достаточно твердым и добрым нравом, чтобы не впутывать в государственные дела то, что вы изволите называть семейными делами.
— Шуазёль, я должен вам об этом рассказать: это ужасно забавно. Знаете ли вы, что там вас очень боятся?
— Это означает, что меня ненавидят, ото.
— Если угодно, да. Так вот эта сумасбродная графиня поставила меня перед выбором: отправить ее в Бастилию или отказаться от ваших услуг.
— Так что же, сир?
— Признайтесь, герцог, что было бы обидно пропустить зрелище, которое Версаль представлял собою сегодня утром. Я еще со вчерашнего дня забавляюсь, наблюдая за тем, как по дорогам мчатся гонцы, как вытягиваются лица… Со вчерашнего дня Юбка Третья — королева Франции. Это презабавно!
— Но каков конец, сир?
— Конец, дорогой мой герцог, будет все тот же, — отвечал Людовик XV, снова становясь серьезным. — Вы меня знаете: я делаю вид, что сдаюсь, но никогда не уступаю. Пусть женщины делят медовую лепешку, которую я им время от времени подбрасываю, что когда-то проделывали с Цербером. А мы будем жить спокойно, дружно, всегда вместе. И раз уж мы взялись выяснять отношения, прошу вас иметь в виду: какие бы слухи ни ходили, какое бы письмо я ни написал… непременно приезжайте в Версаль… Пока я говорю с вами так, как теперь, герцог, мы будем добрыми друзьями.
Король протянул министру руку, тот поклонился, не выказывая ни признательности, ни обиды.
— А теперь примемся за дело, если ничего не имеете против, дорогой герцог.
— Як услугам вашего величества, — сказал г-н де Шуазёль, раскрывая портфель.
— Для начала — несколько слов о фейерверке.
— Это было большое бедствие, сир.
— По чьей вине?
— По вине купеческого старшины Биньона.
— Много было крику?
— Да, много.
— Тоща следует отстранить от должности этого господина Биньона.
— Одного из членов парламента едва не раздавили в толпе, поэтому парламент принял это близко к сердцу. Однако генеральный адвокат Сегье произнес блистательную речь и доказал, что причина этого несчастья — роковое стечение обстоятельств. Ему долго аплодировали, и теперь дело улажено.
— Тем лучше! Перейдем к парламентам, герцог… Вот в чем нас упрекают!..
— Меня, сир, упрекают в том, что я не поддержал господина д’Эгильона против господина де Ла Шалоте, но кто меня упрекает? Те самые люди, которые радостно распространили слухи о письме вашего величества. Вы только подумайте, сир: господин д’Эгильон превысил свои полномочия в Бретани; иезуиты действительно были изгнаны; господин де Ла Шалоте был прав; ваше величество сами открыто признали невиновность генерального прокурора. Нельзя так просто опровергать слова короля! В присутствии его министра — куда ни шло, но только не всенародно!
— А пока парламенты считают себя сильными…