— Усните!
Едва он это произнес, как Лоренца уронила голову, словно цветок на стебле. Покачнувшись, ее голова склонилась на диванную подушку. Ее матовой белизны руки скользнули по шелку платья и безжизненно повисли.
Бальзамо подошел к ней и, залюбовавшись, прижался губами к ее лбу.
Сейчас же лицо Лоренцы так и засветилось, словно ее коснулось дыхание, слетевшее с губ самой Любви, и развеяло собравшиеся было на ее челе тучи. Губы дрогнули и приоткрылись, глаза подернулись сладострастной слезой, она вздохнула, словно ангелы, которые в первые дни творения влюблялись в дочерей рода человеческого.
Не в силах оторваться, Бальзамо разглядывал ее некоторое время. Однако вновь прозвенел звонок; он бросился к камину, нажал на пружину и исчез за цветами.
В гостиной его ожидал Фриц вместе с человеком в костюме гонца и обутым в тяжелые ботфорты с длинными шпорами.
Простоватое лицо человека выдавало в нем простолюдина, лишь в глазах мелькал священный огонь, заложенный разумом, превосходящим его собственный.
Левой рукой он держал короткий узловатый хлыст, а правой подавал Бальзамо знаки, которые тот понял и ответил теми же знаками, коснувшись лба указательным пальцем.
Курьер поднял руку к груди и нарисовал в воздухе еще один знак, который не привлек бы внимания непосвященного: можно было подумать, что человек просто застегивает пуговицу.
Хозяин показал перстень, который он носил на пальце.
Перед этим грозным символом курьер преклонил колени.
— Откуда ты? — спросил Бальзамо.
— Из Руана, учитель.
— Что ты там делаешь?
— Я курьер на службе у госпожи де Грамон.
— Как ты к ней попал?
— Такова была воля Великого Кофты.
— Какой ты получил приказ, поступая на службу?
— Ничего не скрывать от учителя.
— Куда ты направляешься?
— В Версаль.
— Что ты несешь?
— Письмо.
— Кому?
— Министру.
— Давай.
Курьер протянул Бальзамо письмо, достав его из кожаного мешка за спиной.
— Мне следует ждать? — спросил он.
— Да.
— Я жду.
— Фриц!
Появился немец.
— Спрячь Себастьена в буфетной.
— Слушаюсь, хозяин.
— Он знает мое имя! — прошептал посвященный в суеверном ужасе.
— Он знает все, — отвечал Фриц, увлекая его за собой. Бальзамо остался один. Он взглянул на нетронутую четкую печать, к которой, казалось, умоляющий взгляд курьера просил отнестись как можно бережнее.
Он медленно, задумчиво поднялся в комнату Лоренцы и отворил дверь.
Лоренца по-прежнему спала, утомленная ожиданием и потерявшая терпение от бездеятельности. Он взял ее за руку — рука судорожно сжалась. Он приложил к ее сердцу принесенное курьером письмо, оставшееся нераспечатанным.
— Вы что-нибудь видите? — спросил он.
— Да, — отвечала Лоренца.
— Что я держу в руке?
— Письмо.
— Вы можете его прочесть?
— Могу.
— Читайте!
Глаза Лоренцы были закрыты, грудь вздымалась. Она слово в слово пересказала содержание письма, а Бальзамо записывал за ней под диктовку:
"Дорогой брат!
Как я и предполагала, мое изгнание хоть чему-нибудь да послужит. Нынче утром я была у президента Руана. Он наш, но очень робок. Я поторопила его от Вашего имени. Он, наконец, решился, и протесты его сторонников будут посланы в Версаль через неделю.
Я немедленно выезжаю в Рен, чтобы поторопить Карадека и Ла Шалоте: они, кажется, совсем засыпают.
агент из Кодбека был в Руане. Я его видела. Англия не собирается останавливаться на полпути. Она готовит официальный протест версальскому кабинету.
X. меня спрашивал, стоит ли к этому прибегать. Я дала согласие. Вы скоро получите новые памфлеты Тевено, Моранда и Делиля против Дюбарри. Это настоящие петарды, способные взорвать город.
Сюда дошел неприятный слух о намечавшейся немилости. Вы ничего мне об этом не написали, поэтому я только посмеялась. Все же развейте мои сомнения и ответьте мне с тем же курьером. Ваше послание найдет меня уже в Кане, где я должна встретиться кое с кем из наших.
Прощайте, целую Вас.
Герцогиня де Грамон".
Лоренца замолчала.
— Вы ничего больше не видите? — спросил Бальзамо.
— Ничего.
— Постскриптума нет?
— Нет.
Лицо Бальзамо разглаживалось по мере того, как она читала. Он взял у Лоренцы письмо герцогини.
— Любопытный документ! — воскликнул он. — Они дорого за него заплатят. Как можно писать подобные вещи! — продолжал он. — Да, именно женщины всегда губят высокопоставленных мужчин. Этого Шуазёля не могла бы опрокинуть целая армия врагов, да пусть бы хоть целый свет против него интриговал. И вот нежный вздох женщины его погубил. Да, все мы погибнем за женского предательства или женской слабости. Если только у нас есть сердце и в этом сердце — чувствительная струна, мы погибли!
И произнеся эти слова, Бальзамо с невыразимой нежностью посмотрел на Лоренцу, так и затрепетавшую под его взглядом.
— Правда ли то, о чем я говорю? — спросил он.
— Нет, нет, неправда! — горячо возразила она. — Ты же видишь, как я тебя люблю. Моя любовь так сильна, что она не способна погубить: губят только безмозглые и бессердечные женщины.
Бальзамо не мог устоять, и обольстительница обвила его руками.
В это мгновение раздались два звонка Фрица.
— Два визита, — отметил Бальзамо.
Фриц завершил свой телеграфный сигнал громким звонком.
Высвободившись из объятий Лоренцы, Бальзамо вышел из комнаты, оставив молодую женщину по-прежнему спящей.
По дороге в гостиную он встретился с ожидавшим его приказаний курьером.
— Что я должен сделать с письмом?
— Передать тому, кому оно предназначено.
— Это все?
— Все.
Адепт взглянул на конверт и печать и, убедившись в том, что они целы, выразил удовлетворение и скрылся в темноте.
— Как жаль, что нельзя сохранить этот замечательный автограф, — воскликнул Бальзамо, — а главное, жалко, что нет надежного человека, с которым можно было бы передать его королю.
Явился Фриц.
— Кто там? — спросил Бальзамо.
— Мужчина и женщина.
— Они здесь раньше бывали?
— Нет.
— Ты их знаешь?
— Нет.
— Женщина молодая?
— Молодая и красивая.
— А мужчина?
— Лет шестидесяти пяти.
— Где они?
— В гостиной.
Бальзамо вошел в гостиную.
LXXXIV
ЗАКЛИНАНИЕ ДУХА
Графиня закутала лицо длинной накидкой. Она успела заехать в свой особняк и переоделась мещанкой.
Она приехала в фиакре в сопровождении в высшей степени испуганного маршала, одетого в серое и напоминавшего старшего лакея из хорошего дома.
— Вы меня узнаёте, граф? — спросила г-жа Дюбарри.
— Узнаю, графиня.
Ришелье держался в стороне.
— Прошу вас садиться, графиня, и вас, сударь.
— Это мой интендант, — предупредила графиня.
— Вы ошибаетесь, ваше сиятельство, — возразил Бальзамо с поклоном, — это герцог де Ришелье. Я сразу его узнал, а он проявил бы неблагодарность, если бы не пожелал узнать меня.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил герцог, совершенно сбитый с толку, как сказал бы Таллеман де Рео.
— Господин герцог! Люди бывают обязаны некоторой признательностью тем, кто спас им жизнь, как мне кажется.
— Ха-ха! Вы слышите, герцог? — со смехом воскликнула графиня.
— Что? Вы спасли мне жизнь, граф? — с удивлением спросил Ришелье.
— Да, монсеньер, это произошло в Вене в тысяча семьсот двадцать пятом году, когда вы были там послом.
— В тысяча семьсот двадцать пятом году! Да вас тогда еще и на свете не было, сударь мой!