Бальзамо улыбнулся.
— Ошибаетесь, господин маршал, — возразил он, — я увидел вас тогда умирающим, вернее, мертвым, на носилках; вы получили сквозной удар шпагой в грудь. Доказательством тому служит то, что я вылил на вашу рану три капли своего эликсира… Вот сюда, на то место, где вы комкаете алансонские кружева, слишком роскошные для интенданта.
— Но вам на вид не больше тридцати пяти лет, господин граф, — перебил его маршал.
— Ну что, герцог! — расхохоталась графиня. — Верите вы теперь, что перед вами колдун?
— Я потрясен, графиня. Да, но почему же в таком случае, — снова обратился он к Бальзамо, — вас зовут…
— Мы, колдуны, как вам должно быть известно, господин герцог, меняем имя в каждом поколении… В тысяча семьсот двадцать пятом году были в моде имена окончаниями на "ус", "ос" и "ас". Вот почему нет ничего удивительного, если бы мне в ту пору вздумалось переменить свое имя на греческое или латинское… Итак, я к вашим услугам, госпожа графиня, а также и к вашим, господин герцог.
— Граф, мы с маршалом пришли к вам посоветоваться.
— Это для меня большая честь, графиня, в особенности если эта мысль пришла вам в голову непроизвольно.
— Именно так, граф. Ваше предсказание не выходит у меня из головы, вот только я начинаю сомневаться, суждено ли ему сбыться.
— Никогда не сомневайтесь в том, что говорит вам наука.
— Хо-хо! Наша корона находится под большим сомнением, граф… — вмешался Ришелье. — Речь идет уже не о ране, которую можно вылечить тремя каплями эликсира…
— …а о министре, которого можно опрокинуть тремя словами… — закончил Бальзамо. — Ну что, я угадал? Признайтесь!
— Совершенно верно! — затрепетав, воскликнула графиня. — Герцог, что вы на это скажете?
— Пусть вас не удивляет такая малость, сударыня, — продолжал Бальзамо, читая беспокойство на лицах графини Дюбарри и герцога Ришелье. Об этом можно было догадаться и без всякого колдовства!
— Я готов превозносить вас до небес, — заговорил маршал, — если вы нам поможете найти средство.
— От болезни, которая вас гложет?
— Да, нас изводит Шуазёль.
— И вы желали бы от него вылечиться?
— Да, великий маг, вот именно!
— Господин граф! Вы не можете оставить нас в затруднительном положении: это дело вашей чести.
— Я с радостью готов вам услужить, графиня. Однако мне хотелось бы сначала узнать, не было ли у герцога до прихода сюда какой-либо определенной идеи?
— Признаюсь, была, граф. Могу поклясться, что мне весьма приятно иметь дело с колдуном, которого можно называть графом: не приходится менять привычки.
Бальзамо улыбнулся.
— Итак, прошу вас быть откровенным, — прибавил он.
— Сказать по чести, я другого и не желаю, — отвечал герцог.
— Вы ведь собирались спросить у меня совета, не так ли?
— Совершенно верно.
— Ах, притворщик! А мне он ничего об этом не говорил.
— Я мог говорить об этом только с графом, да и то шепотом, — отвечал маршал.
— Почему, герцог?
— Да вы бы покраснели, графиня, до корней волос!
— Скажите, маршал, ради любопытства! Я нарумянена, и никто ничего не заметит.
— Я вот о чем подумал, графиня… Берегитесь: я иду на все!
— Вперед, герцог, я с вами!
— Да вы меня, верно, побьете, когда узнаете, что у меня на уме.
— Не у вас в обычае быть битым, герцог, — заметил Бальзамо, обратившись к старому маршалу; тот так и засветился от удовольствия!
— Ну так вот, — продолжал герцог, — не в обиду будет сказано ее сиятельству, его величество… как бы это выразить?..
— Да что же он тянет! — вскричала графиня.
— Так вы настаиваете?..
— Да.
— Непременно?
— Да, тысячу раз да!
— Ну, рискну… печально это сознавать, граф, однако его величество больше не склонен к развлечениям. Это не я придумал, графиня, это словцо госпожи де Ментенон.
— В этом нет ничего для меня оскорбительного, герцог, — молвила графиня Дюбарри.
— Тем лучше, я буду говорить свободнее. Так вот, было бы очень хорошо, если бы граф, владеющий секретом бесценного эликсира…
— …изобрел такой эликсир, который вернул бы королю способность развлекаться.
— Совершенно верно.
— Господин герцог! Это детский лепет, это азбука нашей профессии. Первый же шарлатан сможет вам предложить приворотное зелье.
— Заслуга которого будет приписана достоинствам графини? — продолжал Ришелье.
— Герцог! — оборвала его графиня.
— Я же говорил, что вы рассердитесь. Впрочем, вы сами этого хотели.
— Господин герцог, вы были правы, — заметил Бальзамо, — ее сиятельство в самом деле покраснела. Но ведь то, о чем мы говорим, не может никого задеть, когда речь идет не о ране и тем более не о любви. Должен заметить, что вы освободите Францию от господина де Шуазёля не с помощью приворотного зелья. Посудите сами: даже если король будет любить графиню в десять раз сильнее, чем теперь, что само по себе невозможно, господин де Шуазёль все равно сохранит свое влияние и будет владеть его разумом так же, как графиня владеет сердцем короля.
— Вы правы, — согласился маршал. — Но это была наша единственная надежда.
— Вы в этом уверены?
— Попробуйте, черт побери, придумать что-нибудь еще!
— Я полагаю, это совсем не сложно.
— Не сложно! Вы слышите, графиня? Ох уж мне эти колдуны! Им не знакомо сомнение!
— В чем тут сомневаться, если надо лишь представить королю доказательства того, что господин де Шуазёль его предает?.. С точки зрения короля, разумеется, потому что господин де Шуазёль и не думает его предавать, делая свое дело.
— А что он делает?
— Вы знаете это не хуже меня, графиня: он поддерживает бунт парламентов против королевской власти.
— Это понятно, но надо же знать, каким образом.
— При помощи агентов, которым он обещает безнаказанность.
— Кто эти агенты? Вот что желательно было бы знать.
— Вы полагаете, к примеру, что госпожа де Грамон уехала с другой целью, нежели поддержать горячие головы и подавить сомневающихся?
— Несомненно, что именно за этим она и поехала! — вскричала графиня.
— Да, но король видит в ее отъезде простое изгнание.
— Вы правы.
— Как ему доказать, что в этом отъезде следует усматривать не только то, о чем вам дают понять?
— Необходимо обвинить госпожу де Грамон.
— Если бы достаточно было только обвинить, граф!.. — заметил маршал.
— К сожалению, надо еще представить доказательства, — прибавила графиня.
— Если бы у вас были такие доказательства, — несомненные доказательства! — уверены ли вы в том, что господин де Шуазёль останется министром?
— Разумеется, нет! — вскричала графиня.
— Следовательно, дело только в том, чтобы уличить господина де Шуазёля в предательстве, — продолжал Бальзамо, — да так, чтобы в глазах короля это было предательство очевидное и не вызывающее сомнений.
Маршал откинулся в кресле и расхохотался.
— Он очарователен! — вскричал герцог. — Он ни в чем не сомневается! Захватить господина де Шуазёля с поличным и уличить в предательстве!.. Вот и все! Безделица!
Бальзамо был невозмутим, он терпеливо ждал, когда у маршала пройдет приступ веселья.
— А теперь, — продолжал Бальзамо, — поговорим серьезно и подведем итоги.
— Пожалуй!
— Разве господина де Шуазёля не подозревают в поддержке мятежных парламентов?
— Это ясно, но где доказательства?
— Разве не известно, — продолжал Бальзамо, — что господин де Шуазёль собирается затеять войну с Англией, чтобы сохранять за собой роль незаменимого человека?
— Такое мнение существует, но как доказать?..
— Ну и, наконец, разве господин де Шуазёль не открытый враг вашего сиятельства, разве он не делает все возможное, чтобы свергнуть вас с обещанного мною трона?
— Да, вы правы, — согласилась графиня, — однако надо еще это доказать… Вот если бы я могла это сделать!
— А что для этого нужно? Самую малость!