— Так я и думал, — прошептал он, — пустое бахвальство.
— Говорите, — приказала принцесса, — говорите, сударь.
— Ваше королевское высочество по-прежнему настаивает, чтобы я говорил?
— Я никогда не отказываюсь от принятого решения.
— Что же, ваше высочество, я готов, но нас никто не должен слышать, — со вздохом проговорил Бальзамо.
— Пусть будет так, — согласилась принцесса. — Я отрежу пути к отступлению. Оставьте нас.
Повинуясь ее жесту, относившемуся ко всем, присутствовавшие удалились.
— Это один из способов, — поворачиваясь к Бальзамо, заметила принцесса, — добиться аудиенции, не так ли, сударь?
— Не пытайтесь меня задеть, ваше высочество, — отвечал Бальзамо, — я не более чем орудие в руках Божьих, которым Господь пользуется для того, чтобы вас просветить. Не дразните судьбу, иначе она ответит вам тем же: она сумеет за себя отомстить. А я только передаю ее волю. Так не пытайтесь направить на меня свой гнев за то, что я сопротивляюсь: он к вам вернется. Но не мне отвечать за несчастья, о которых я призван вас известить.
— Так меня ждут несчастья? — удивилась принцесса; почтение, с которым говорил Бальзамо, смягчило и обезоружило ее.
— Да, ваше высочество, и очень большие несчастья, — с показным смирением прибавил он.
— Расскажите мне об этом подробнее.
— Попытаюсь.
— Итак?
— Задавайте мне вопросы.
— Будет ли счастлива моя семья?
— О какой из них вы спрашиваете: о той, которую вы оставили, или о той, которая у вас будет?
— Я спрашиваю о своей настоящей семье: о матери Марии Терезии, брате Иосифе, сестре Каролине.
— Ваши несчастья их не коснутся.
— Так они ожидают одну меня?
— Вас и вашу новую семью.
— Не могли бы вы сказать точнее, о каких несчастьях идет речь?
— Мог бы.
— В королевской семье три принца, не так ли?
— Совершенно верно.
— Герцог Беррийский, граф Прованский и граф д’Артуа.
— Совершенно верно.
— Какая судьба их ожидает?
— Все они будут царствовать.
— Означает ли это, что у меня не будет детей?
— Нет, будут.
— У меня не будет сыновей?
— Будут и сыновья.
— Мне будет суждено пережить их?
— Вам будет жаль потерять одного, вы также пожалеете, что другой останется жить.
— Буду ли я любима супругом?
— Он будет вас любить.
— Сильно?
— Слишком сильно.
— Какие же несчастья могут мне угрожать, позвольте вас спросить, если я буду любима супругом и меня будет поддерживать моя семья?
— Вам этого будет недостаточно.
— Мне останется еще любовь и поддержка подданных.
— Любовь и поддержка подданных!.. Да ведь это океан во время затишья… А вам не приходилось, ваше высочество, видеть бушующий океан?
— Я буду делать добро и помешаю разразиться буре, а если она начнется — я поднимусь на ее волне.
— Чем выше волна, тем глубже открывающаяся бездна.
— Со мной будет Бог.
— Бог не защищает тех, кого обрек на гибель.
— Что вы хотите этим сказать? Разве мне не суждено быть королевой?
— Напротив, сударыня, но лучше бы вас миновала чаша сия.
Молодая женщина презрительно улыбнулась.
— Слушайте, ваше высочество, и вспоминайте, — проговорил Бальзамо.
— Я вас слушаю, — сказала дофина.
— Обратили ли вы внимание, — продолжал прорицатель, — на гобелен, висевший в той комнате, в которой вы провели свою первую ночь на французской земле?
— Да, — вздрогнув, отвечала принцесса.
— Что было изображено на гобелене?
— Избиение младенцев.
— Признайтесь, что зловещие лица убийц запечатлелись в памяти вашего высочества!
— Да, запечатлелись.
— Хорошо. А скажите, вы ничего не заметили во время грозы?
— Молния угодила в дерево слева от меня, и, падая, оно едва не раздавило мою карету.
— Вот это и есть предзнаменования, — мрачно произнес Бальзамо.
— Роковые предзнаменования?
— Мне кажется, трудно истолковать их иначе.
Принцесса уронила голову на грудь и замолчала.
— Какая смерть ожидает моего супруга? — собравшись с духом после короткой паузы спросила она.
— Он будет обезглавлен.
— Как умрет граф Прованский?
— Без ног.
— Как умрет граф д’Артуа?
— Потеряв двор.
— А я?
Бальзамо покачал головой.
— Говорите… — настаивала принцесса, — говорите же!
— Мне нечего вам сказать.
— Я жду вашего ответа! — воскликнула охваченная дрожью Мария Антуанетта.
— Помилуйте, ваше высочество!
— Говорите же, — повторила принцесса.
— Ни за что, ваше высочество, никогда!
— Говорите! — угрожающе проговорила Мария Антуанетта. — Говорите, или я подумаю, что все это не более чем забавная комедия. Но тогда берегитесь: с дочерью Марии Терезии, женщины, которая держит в своих руках жизнь тридцати миллионов человек, шутки плохи!
Бальзамо молчал.
— Так вы ничего больше не знаете, — презрительно пожав плечами, сказала принцесса. — Или, вернее, вы исчерпали свое воображение.
— Повторяю, мне известно все, ваше высочество, — возразил Бальзамо, — и раз вы настаиваете…
— Да, я требую!
Бальзамо взял графин, стоявший на золотой тарелке, и перенес его в темное место в беседке, где из искусно обтесанных камней было сложено нечто вроде грота. Взяв затем эрцгерцогиню за руку, он увлек ее под темные своды грота.
— Вы готовы? — спросил он принцессу, напуганную его неожиданными действиями.
— Да.
— Опуститесь на колени, ваше высочество, на колени: молите Бога, чтобы он уберег вас от развязки, которая вам уготована.
Дофина машинально опустилась на колени.
Бальзамо коснулся палочкой хрустального сосуда, в котором отчетливо стало видно чье-то мрачное и ужасное лицо. Мария Антуанетта попыталась подняться, пошатнулась и упала. Вскрикнув, она потеряла сознание.
Барон вбежал и увидел, что принцесса лежит без чувств.
Спустя несколько минут она пришла в себя.
Она схватилась за голову, будто что-то припоминая.
С невыразимым ужасом она вскричала:
— Графин! Графин!
Барон подал ей графин. Вода в нем была чиста и прозрачна.
Бальзамо исчез.
XVI
БАРОН ДЕ ТАВЕРНЕ НАЧИНАЕТ ВЕРИТЬ, ЧТО ЗАГЛЯНУЛ В БУДУЩЕЕ
Как мы уже сказали, барон де Таверне первым заметил, что ее высочество потеряла сознание: все это время он держался наготове, более других обеспокоенный тем, что должно было произойти между нею и колдуном. Он услыхал крик, вырвавшийся из груди ее высочества, и увидел удалявшегося Бальзамо; барон бросился к ней на помощь.
Придя в себя, дофина прежде всего потребовала показать ей графин; затем велела не трогать колдуна. Приказание принцессы последовало вовремя: Филипп де Таверне, словно разъяренный тигр, уже напал на его след, но голос принцессы остановил пылкого юношу.
Фрейлина принцессы подошла к ней и заговорила по-немецки, но га не отвечала на вопросы, сказав только, что Бальзамо ничем ее не оскорбил, и прибавила, что утомление от долгого пути, а также прошедшая накануне гроза послужили, по-видимому, причиной нервной лихорадки.
Ее слова были переданы г-ну де Рогану, ожидавшему объяснений, но не осмеливавшемуся расспрашивать принцессу.
Придворные обычно вполне довольствуются отговорками: ответ не мог быть принят, однако всех, казалось, удовлетворил. Филипп подошел к ней.
— Ваше высочество! — заговорил он. — Я пришел выполнить ваше приказание и, к моему огромному сожалению, должен вам напомнить, что полчаса, которые вы рассчитывали здесь провести, уже истекли. Лошади поданы.
— Хорошо, — отвечала она с небрежностью, вполне извинительной в ее состоянии. — Однако я возвращаюсь к своему первому намерению. Я не могу сейчас ехать… Мне бы хотелось отдохнуть несколько часов; надеюсь, сон восстановит мои силы.
Барон побледнел. Андре беспокойно взглянула на отца.