— Вы отвечаете за карету, предназначенную для барона де Таверне, — сказал губернатор. — Вам надлежит сопровождать ее.
— Постарайтесь, чтобы карета как можно скорее нас нагнала, — прибавила принцесса. — Разрешаю вам в случае надобности удвоить прогонные.
Барон и его дети рассыпались в выражениях благодарности.
— Столь поспешный отъезд, надеюсь, не причинит вам слишком много хлопот? — спросила принцесса.
— Мы рады служить вашему высочеству! — отвечал барон.
— Прощайте, прощайте, — с улыбкой сказала дофина. — Едемте, господа!.. Господин Филипп, садитесь на коня!
Филипп поцеловал у отца руку, обнял сестру и вскочил в седло.
Четверть часа спустя кавалькада исчезла из виду. Обычно безлюдная дорога, ведущая из замка Таверне, вновь опустела, если не считать молодого человека, сидевшего у ворот замка. Он жадно ловил взглядом последние клубы пыли, вылетавшие из-под конских копыт.
Этот молодой человек был Жильбер.
Оставшись наедине с Андре, барон некоторое время не мог прийти в себя.
Гостиная Таверне являла собой необычайное зрелище.
Сложив на груди руки, Андре думала о множестве неслыханных событий, неожиданно ворвавшихся в ее тихую жизнь; ей казалось, что все это сон.
Барон пощипывал густые седые брови и безжалостно теребил свое жабо.
Прислонившись к дверному косяку, Николь наблюдала за хозяевами.
Ла Бри уставился на Николь, разинув рот и разведя руки.
Первым пришел в себя барон.
— Скотина! — обращаясь к Ла Бри, взревел он. — Стоишь тут, как истукан, а тот дворянин, офицер его величества, ждет на улице!
Л а Бри отскочил; спотыкаясь, он поспешил к выходу.
Спустя минуту он возвратился.
— Сударь! Господин ждет внизу, — сообщил он.
— Что он делает?
— Скармливает лошади наш синеголовник.
— Пускай делает что хочет. А карета?
— Стоит на дороге.
— Запряжена?
— Четверкой лошадей! Ох, до чего хороши лошади, сударь! Щиплют гранатовую поросль.
— Королевские лошади могут есть все, что пожелают. А где, кстати, колдун?
— Колдун, сударь? Исчез…
— И оставил на столе всю сервировку? — спросил барон. — Не может быть! Должно быть, скоро вернется, или кто-нибудь придет от его имени.
— Не думаю, — заметил Ла Бри. — Жильбер видел, как он уехал вместе со своим фургоном.
— Жильбер видел, как он уехал вместе с фургоном? — задумчиво повторил барон.
— Да, сударь.
— Ох, уж этот бездельник Жильбер: все-то он видит! Ступай укладывать вещи!
— Я все уложил, сударь.
— Как это уложил?
— Да. Как только я услыхал приказание ее высочества, я пошел в комнату господина барона и упаковал его костюмы и белье.
— Как ты посмел вмешиваться не в свое дело, негодяй?
— А как же, сударь, я хотел предупредить ваше желание.
— Бестолочь! Ну хорошо, помоги моей дочери.
— Благодарю вас, отец, мне поможет Николь.
Барон снова задумался.
— Ах, мошенник ты этакий! — снова закричал он на Ла Бри. — Да ведь это же Бог знает что!
— О чем вы изволите говорить, сударь?
— Дао том, о чем ты и не подумал, потому что ты вообще ни о чем не думаешь!
— Что такое, сударь?
— А что если ее высочество уехала, ничего не оставив господину де Босиру, а колдун исчез, ничего не передав Жильберу?
В это самое мгновение во дворе кто-то тихонько свистнул.
— Сударь! — проговорил Ла Бри.
— Чего тебе?
— Вас зовут.
— Кто там еще?
— Этот господин.
— Офицер его величества?
— Да. И там еще Жильбер: прогуливается с таким видом, будто хочет что-то сообщить.
— Ну так зови его сюда, скотина!
Ла Бри повиновался с обычной поспешностью.
— Отец! — заговорила Андре, подходя к барону. — Я понимаю, что вас сейчас беспокоит. Вам известно, что у меня есть тридцать луидоров, а также прелестные часики, отделанные бриллиантами, которые подарила моей матери королева Мария Лещинская.
— Да, дитя мое, — сказал барон. — Береги все это, тебе будет нужно красивое платье для представления ко двору… А пока я найду денег. Тише! Вот и Ла Бри.
— Сударь! — входя в гостиную, вскричал Ла Бри, в одной руке держа письмо, в другой — несколько золотых монет. — Вот что мне оставила принцесса: десять луидоров! Десять луидоров, сударь!
— Что у тебя за письмо, болван?
— Это вам, сударь; письмо оставил колдун.
— Колдун? А кто передал?
— Жильбер.
— Я же тебе говорил, что ты скотина! Давай, давай скорей сюда!
Барон выхватил письмо из рук Ла Бри, поспешно распечатал его и вполголоса прочитал:
«Господин барон!
С тех пор как августейшая рука прикоснулась к этой посуде, она принадлежит Вам. Свято ее храните и вспоминайте иногда признательного Вам гостя.
Джузеппе Бальзамо».
— Ла Бри! — вскричал барон после минутного размышления.
— Да, сударь?
— Нет ли хорошего ювелира в Барле-Дюке?
— Как же, сударь! А тот, который запаял серебряный кубок мадемуазель Андре?
— Отлично! Андре! Отложи бокал, из которого пила ее высочество, и прикажи снести в карету остальные приборы. А ты, бездельник, беги в погреб и подай господину офицеру хорошего вина.
— Осталась одна бутылка, сударь, — задумчиво отвечал Ла Бри.
— Больше и не нужно.
Ла Бри вышел.
— Ну, Андре, — продолжал барон, взяв дочь за руки, — смелее, дитя мое! Мы едем ко двору. Там немало свободных должностей, монастырей, ожидающих настоятелей, полков без полковников, пенсий, которые так и поджидают нуждающихся. Что за прекрасная страна двор, это теплое место под солнцем! Стой всегда под его лучами, дочь моя, — ведь ты так хороша собой! Вперед, дитя мое!
Подставив для поцелуя свой лоб барону, Андре вышла из гостиной.
Николь последовала за ней.
— Эй, чудовище Л а Бри, — закричал Таверне, выходя последним. — Позаботься о господине офицере, понял?
— Да, сударь, — отвечал Ла Бри из погреба.
— А я, — продолжал барон, отправляясь в свою комнату, — пойду уложу бумаги… Пройдет час — ив этой конуре нас уже не будет, слышишь, Андре? Наконец-то я выберусь из Таверне, и как кстати! Что за славный человек этот колдун! По правде сказать, я становлюсь суеверным. Живей поворачивайся, Ла Бри, увалень ты эдакий!
— Сударь, мне пришлось двигаться ощупью: в замке не осталось ни одной свечи.
— Кажется, самое время отсюда сбежать, — пробормотал барон.
XVII
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛУИДОРОВ НИКОЛЬ
Вернувшись к себе в комнату, Андре снова начала поспешно готовиться к отъезду. Николь с радостью помогала ей, и в конце концов обе забыли об утренней размолвке.
Андре, улыбаясь, незаметно наблюдала за Николь, и ей приятно было сознавать, что ей не придется прощать служанку.
«Она хорошая, добрая девушка, — думала Андре, — преданная и благодарная. Как у всех людей, у нее есть свои слабости. Не стоит обращать на это внимания!»
А Николь — она была не из тех служанок, что не обращают внимание на выражение лица своей госпожи, — сразу заметила все увеличивающуюся доброжелательность Андре и ее спокойный и довольный вид.
«Какая же я глупая! — подумала она. — Из-за этого мерзавца чуть не поссорилась с мадемуазель, которая берет меня с собой в Париж, а в Париже почти всем удается устроить свою судьбу».
Было очевидно, что при таком взаимном расположении они должны вот-вот заговорить.
Андре начала первой.
— Уложите кружева в коробку, — сказала она.
— В какую коробку, мадемуазель? — спросила горничная.
— Вам лучше знать! Разве у нас нет коробок?
— Конечно, есть. Я только сейчас вспомнила о коробке, которую мне дала мадемуазель; она у меня в комнате.
И Николь так стремительно бросилась за коробкой, что Андре решила все забыть.
— Да это же твоя коробка, — сказала она Николь, когда та вернулась, — она может тебе понадобиться, дитя мое.