— Вы слишком отстали, господин крестоносец: вы только и знаете, что о злопыхательской памятной записке парламентов в тысяча семьсот двадцатом году, но вы не читали ответной записки герцогов и пэров. Пройдите в мою библиотеку, уважаемый: Рафте даст вам ее почитать.
В то время как он с этими ловко найденными словами выпроваживал своего противника, дверь распахнулась и в комнату с шумом вошел какой-то господин.
— Где дорогой герцог? — спросил он.
Этот сияющий господин с вытаращенными от восторга глазами и разведенными в благожелательном порыве руками был не кто иной, как Жан Дюбарри.
При виде нового лица Таверне от удивления и досады отступил.
Жан заметил его движение, узнал барона и повернулся к нему спиной.
— Мне кажется, теперь я понимаю и потому удаляюсь. Я оставляю господина министра в прекрасном обществе, — спокойно проговорил барон и с величественным видом вышел.
XC
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Жан был так взбешен выходкой барона, что сделал было два шага вслед за ним, потом пожал плечами и возвратился к маршалу.
— И вы таких у себя принимаете?
— Что вы, дорогой мой, вы ошибаетесь. Напротив, я таких гоню прочь.
— А вы знаете, что это за господин?
— Увы! Знаю!
— Да нет, вы, должно быть, недостаточно хорошо с ним знакомы.
— Это некий Таверне.
— Этот господин хочет подложить свою дочь в постель к королю…
— Да что вы!..
— Этот господин хочет нас выжить и готов ради этого на все… Да! Но Жан здесь, Жан все видит.
— Вы полагаете, что барон собирается…
— Это не сразу заметишь, не правда ли? Партия дофина, дорогой мой… У них есть свой убийца…
— Ба!
— У них есть молодой человек, выдрессированный для того, чтобы, как пес, хватать людей за икры, тот самый бретёр, что нанес шпагой удар в плечо Жану… Бедный Жан!
— Вам? Так это ваш личный враг, дорогой виконт? — спросил Ришелье, изобразив удивление.
— Да, это мой противник в известной вам истории с почтовыми лошадьми.
— Любопытно! Я этого не знал, но отказал ему в просьбе. Вот только я не просто выпроводил бы его, а выгнал, если бы мог предполагать… Впрочем, будьте покойны, виконт: теперь этот бретёр у меня в руках, и скоро у него будет возможность в этом убедиться.
— Да, вы можете отбить ему охоту нападать на большой дороге… О, я, кажется, еще не поздравил вас…
— Вероятно, виконт, это уже решено.
— Да, это вопрос решенный. Позвольте вас обнять!
— Благодарю вас от всего сердца.
— Клянусь честью, это было непросто, но все это — пустяки, когда победа у вас в руках. Вы довольны, не правда ли?
— Если позволите, я буду с вами откровенен. Да, доволен, так как полагаю, что смогу быть полезен.
— Можете в этом не сомневаться. Это мощный ход, кое-кто еще взвоет.
— Разве меня не любят в обществе?
— Вас?.. У вас есть и сторонники и противники. А вот его просто ненавидят.
— Его?.. — удивленно переспросил Ришелье. — Кого — его?..
— Понятно кого! — перебил герцога Жан. — Парламенты взбунтуются, будет повторение порки, которую задал им Людовик Четырнадцатый; ведь их высекли, герцог, высекли!
— Прошу вас мне объяснить…
— Само собой разумеется, что парламенты ненавидят того, кому они обязаны гонениями на них.
— Так вы полагаете, что…
— Я в этом совершенно уверен, как и вся Франция. Но это все равно, герцог. Вы прекрасно поступили, призвав его в разгар событий.
— Кого?.. О ком вы говорите, виконт? Я как на иголках, я не понимаю ни слова из того, о чем вы говорите.
— Я говорю о господине д’Эгильоне, вашем племяннике.
— А причем здесь он?
— Как при чем? Вы хорошо сделали, что призвали его.
— A-а, ну да! Ну да! Вы хотите сказать, что он мне поможет?
— Он поможет всем нам… Вам известно, что он в прекрасных отношениях с Жанеттой?
— Неужели?
— Да, в превосходных. Они уже побеседовали и сумели договориться, могу поклясться!
— Вам это точно известно?
— Да, об этом нетрудно догадаться. Жанетта — большая любительница поспать.
— Ха!
— И она не встает раньше девяти, десяти или одиннадцати часов.
— Ну так что же?..
— Так вот сегодня, самое позднее в шесть часов утра, я увидал, как из Люсьенна уносили портшез д’Эгильона.