– Что вы делаете, дитя мое, что вы делаете? – вскричала принцесса Луиза. – Зачем вы вышли к тому, кого избегаете? Здесь вы были в безопасности, я же вам говорила!..
– В моем доме ей тоже ничто не угрожает, ваше высочество, – заметил граф.
Потрясенная принцесса всплеснула руками и упала в кресло.
– Лоренца! Меня обвиняют в том, что я совершил по от ношению к вам насилие, – проговорил граф нежным голосом, в котором, однако, звучали повелительные нотки, – скажите, принуждал ли я вас к чему бы то ни было?
– Никогда, – отвечала молодая женщина ясно и недвусмысленно, однако словно находясь в оцепенении.
– Что же в таком случае означает вся эта история с похищением, которую вы мне только что рассказывали? – вскричала принцесса Луиза.
Лоренца молчала. Она смотрела на графа так, будто ее жизнь и каждое слово, являвшееся выражением этой жизни, зависели от него.
– Ее высочество желает, вероятно, знать, каким образом вы вышли из монастыря, Лоренца. Расскажите обо всем, что произошло с той минуты, как вы потеряли сознание в церкви, и до того момента, как очнулись в почтовой карете.
Лоренца молчала.
– Расскажите во всех подробностях, – продолжал граф, – я приказываю. Лоренца вздрогнула.
– Я ничего не помню, – пролепетала она.
– Напрягите память, и вы все вспомните.
– А-а.., да, да, я в самом деле припоминаю, – проговорила Лоренца без всякого выражения.
– Рассказывайте!
– Я потеряла сознание в ту минуту, как моих волос коснулись ножницы; меня унесли в келью и уложили в постель. Мать просидела возле меня до самого вечера. Я не приходила в сознание, было решено послать за сельским доктором. Он пощупал пульс, подержал у моих губ зеркало и, убедившись, что в моих жилах не стучит кровь и я бездыханна, объявил, что я мертва.
– Откуда вам все это известно? – спросила принцесса.
– Ее высочество желает знать, откуда вы это узнали, – повторил граф.
– Это и странно! – проговорила Лоренца. – Я все видела и слышала. Просто я не могла ни открыть глаза, ни заговорить, ни пошевелиться; я словно впала в летаргический сон.
– Троншен мне рассказывал о людях, засыпающих летаргическим сном, – заметила принцесса, – их хоронят заживо.
– Продолжайте, Лоренца.
– Мать была в отчаянии и не могла поверить в мою смерть. Она объявила, что хочет провести около меня еще одну ночь и следующий день.
Как она сказала, так и сделала. Однако истекли и эти тридцать шесть часов, а я не пошевелилась, не вздохнула.
Трижды приходил священник, пытаясь убедить мою мать в том, что, задерживая мое тело на земле, она восстает против воли Божьей – ведь моя душа уже отлетела на небо. Он не сомневался, что душа моя – у Бога, потому что я умерла в ту самую минуту, как произносила слова, скреплявшие мой вечный союз с Господом.
Мать сумела настоять на том, чтобы ей позволили провести возле меня ночь с понедельника на вторник.
Но я и во вторник оставалась в том же бесчувственном состоянии.
Признав себя побежденной, моя мать отступила. Монахини возмущались таким кощунством. В часовне, где меня по обычаю должны были оставить на сутки, зажглись свечи.
Как только мать покинула келью, явились монахини, которые должны были меня одевать. Так как я не успела произнести обет, меня решено было одеть в белое; на голову мне возложили венок из белых роз, сложили мне на груди руки и крикнули:
– Гроб!
В келью внесли гроб. Меня охватила дрожь: повторяю, сквозь опущенные веки я видела все происходившее так, словно глаза мои были широко раскрыты.
Меня подняли и опустили в гроб.
Потом гроб отнесли в часовню с накрытым лицом по обычаю нашей страны и поставили его в клире. Вокруг меня зажгли свечи и поставили в ногах кропильницу.
Весь день крестьяне Субиако приходили в часовню, молились за меня и кропили меня святой водой.
Настал вечер. Посещения прекратились. Все двери часовни были заперты изнутри, кроме небольшой боковой двери. Подле меня осталась только сестра-сиделка.
Мне не давала покоя ужасная мысль: на следующий день должны были состояться похороны; я понимала, что буду заживо погребена, если только какая-нибудь неведомая сила не придет мне на помощь.
Я считала минуты, я слышала, как часы пробили девять, десять, потом одиннадцать.
Каждый удар эхом отдавался в моем сердце: до меня словно доносился звон колоколов на моих собственных похоронах! Это было ужасно! Ужасно!
Одному Богу известно, как я пыталась стряхнуть этот леденящий сон, разорвать оковы, удерживавшие меня в гробу. Должно быть, Господь увидал мои муки и сжалился надо мной.
Часы пробили полночь.
Мне показалось, что с первым ударом часов все мое тело содрогнулось: я почувствовала приближение Ашаратл. Сердце мое забилось; я увидала его на пороге часовни.
– Разве вы испугались? – спросил граф Феникс.
– Нет, нет! Я испытывала счастье, радость, сильное возбуждение! Я поняла, что он пришел, чтобы вырвать меня из лап смерти, так меня страшившей! Он неторопливо подошел к гробу, некоторое время рассматривал меня с грустной улыбкой, потом приказал:
– Встань и иди!
Оковы, удерживавшие мое тело, спали; повинуясь его властному голосу, я поднялась и спустила ногу из гроба.
– Ты счастлива, что жива? – спросил он меня.
– Да!
– Тогда следуй за мной!
Для сиделки были не в диковинку обязанности, которые она должна была исполнять у гроба: она уже стольких сестер проводила в последний путь! Она спала, сидя на стуле. Я прошла мимо нее незамеченной и последовала за тем, кто уже дважды спас меня от смерти.
Мы вышли во двор. Я вновь увидела звездное небо, на что уж и не надеялась. Я вдыхала свежий воздух, которым не дано наслаждаться мертвецам, но который так радует живых!
– Теперь, прежде чем покинуть монастырь, вы должны сделать выбор между Богом и мною. Хотите ли вы стать монахиней? Или желаете последовать за мной?
– Я готова следовать за вами.
– Что ж, идемте! – проговорил он.
Мы подошли к воротам. Дверь оказалась заперта.
– Где ключи? – спросил он.
– В кармане у привратницы.
– А где ее платье?
– На стуле возле постели.
– Войдите к ней бесшумно, возьмите ключи, выберите тот, что от этой двери, и принесите сюда.
Я повиновалась. Дверь в будку привратницы была не заперта изнутри. Я вошла. Подошла к стулу. Пошарила в карманах, нашла ключи, выбрала в связке ключ от ворот и принесла его.
Спустя несколько минут мы были на улице. Я взяла его за руку, и мы побежали на окраину Субиако. В ста шагах от последнего дома нас ожидала карета. Мы сели, и лошади понеслись галопом.
– Над вами не совершали насилия? Вам ничем не угрожали? Вы добровольно последовали за этим господином? Лоренца молчала.
– Ее высочество вас спрашивает. Лоренца, не принудил ли я вас следовать за мной, не угрожал ли я вам.
– Нет.
– Почему же вы за ним последовали?
– Скажите, почему вы за мной последовали!
– Потому что я вас любила, – проговорила Лоренца. Торжествующе улыбаясь, граф Феникс обернулся к принцессе.
Глава 19.
ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВО КАРДИНАЛ ДЕ РОАН
Все происходившее на глазах принцессы было столь необычно, что она, сильная духом и нежная душой, спрашивала себя, уже не волшебник ли, в самом деле, перед ней, умеющий подчинять своей воле сердца и умы.
Однако граф Феникс не собирался на этом останавливаться.
– Это еще не все, ваше высочество, – заметил он, – вы слышали из уст Лоренцы лишь часть нашей истории. У вас могут остаться сомнения, если вы не услышите окончания из того же источника.
Он обернулся к молодой женщине.
– Вы помните, Лоренца, продолжение нашего путешествия? Помните, как мы были в Милане, на Большом озере, в Оберланде, в Риччи, на берегах красавца Рейна, этого северного Тибра?
– Да, – отвечала молодая женщина тем же тусклым голосом, – да, Лоренца видела все это.