Он приставил лестницу и занес было ногу на первую ступеньку, как вдруг дверь Бальзамо распахнулась и сейчас же снова захлопнулась. Выйдя от Бальзамо, Андре стала спускаться совершенно бесшумно в полной темноте, словно сверхъестественная сила руководила ею и поддерживала ее.
Андре спустилась на нижнюю площадку, прошла рядом с Жильбером, задев его в темноте своим платьем, и пошла дальше.
Молодой человек подумал, что все неожиданности этой ночи уже позади, барон де Таверне спал, Ла Бри тоже был в постели, Николь – в другом флигеле, а дверь Бальзамо была уже заперта.;
Сделав над собой усилие, он пошел следом за Андре, приноравливаясь к ее шагу.
Пройдя переднюю, Андре вошла в гостиную. Жильбер с истерзанным сердцем следовал за ней. Хотя! Андре оставила дверь отворенной, он остановился на пороге, Андре направилась к клавесину, на котором все еще горела свеча.
Жильбер готов был от отчаяния расцарапать себе грудь: на этом самом месте всего полчаса назад он припадал к платью и руке этой женщины, даже не вызвав ее гнева. Вот о чем он мог тогда мечтать и как был счастлив!.. Теперь ему стало понятно, что снисходительность девушки объяснялась ее испорченностью, о которой Жильбер знал из романов, составлявших основную часть библиотеки барона. Распущенность Андре могла объясняться также обманом чувств, о чем ему было известно из трудов по физиологии.
– Ну что ж, – пробормотал он, перескакивая с одной мысли на другую, – если дело обстоит именно так, я вслед за остальными смогу попользоваться ее распущенностью либо извлечь выгоду из ее ослепления. Ангел пускает по ветру свои белые одежды, так почему бы мне не урвать немножко ее целомудрия?
Приняв такое решение, Жильбер устремился в гостиную. Однако едва он занес ногу над порогом, как почувствовал, что чья-то рука, словно вынырнув из темноты, крепко ухватила его за плечо.
Жильбер в ужасе повернул голову, сердце екнуло у него в груди.
– А, попался, голубчик! – прошипел ему на ухо сердитый голос. – Попробуй теперь сказать, что не бегаешь к ней на свидания, попробуй только сказать, что не любишь ее…
У Жильбера не было сил пошевелить рукой, чтобы высвободиться.
Однако его держали не настолько крепко, чтобы он не мог вырваться. Его зажала, словно в тисках, девичья рука. Это была Николь Леге.
– Что вам от меня нужно? – нетерпеливо прошептал он.
– А, ты, может, хочешь, чтоб всем было слышно? – громко заговорила она.
– Нет, нет, напротив, – процедил Жильбер сквозь зубы. – Я хочу, чтобы ты немедленно замолчала, – сказал он, увлекая Николь в переднюю.
– Ну что ж, ступай за мной.
Жильберу этого только и было нужно: следуя за Николь, он удалялся от Андре.
– Хорошо, идемте, – проговорил он. Он пошел за ней следом. Она вышла во двор, хлопнув дверью.
– А как же госпожа? – спросил он. – Она, верно, будет вас звать, чтобы вы помогли ей раздеться, когда она пойдет к себе в комнату? А вас не будет на месте…
– Вы ошибаетесь, если думаете, что меня сейчас, это волнует. Что мне до того, будет она меня звать или нет? Я должна с вами поговорить.
– Мы могли бы, Николь, отложить этот разговор до завтра: вы не хуже меня знаете, что госпожа может рассердиться…
– Пусть только попробует показать свою строгость, особенно мне!
– Николь! Я вам обещаю, что завтра…
– Он обещает!.. Знаю я твои обещания, так я тебе и поверила! Не ты ли обещал ждать меня сегодня в шесть около Мезон-Ружа? И где ты был в это время, а? Совсем в другой стороне, потому что именно ты привел в дом незнакомца. Я твоим обещаниям теперь так же верю, как священнику монастыря Аннонсиад: он давал клятву соя хранить тайну исповеди, а сам бежал докладывать о наших грехах настоятельнице.
– Николь! Подумайте о том, что вас прогонят, если заметят…
– А вас не прогонят, поклонник госпожи? Уж барон если вспылит…
– У него нет никаких оснований для того, чтобы меня прогнать, – пытался возражать Жильбер.
– Ах вот как? Он что же, сам поручил вам ухаживать за своей дочерью? Неужели он до такой степени философ?
Жильбер мог бы сейчас же доказать Николь, что если Жильбер и виноват в том, что был в доме в столь поздний час, то уж Андре-то ни при чем. Ему стоило лишь пересказать то, чему он явился свидетелем. Конечно, это могло показаться невероятным. Но благодаря тому, что женщины обычно друг о друге бывают прекрасного мнения, Николь, несомненно, поверила бы ему. Он уже приготовился к возражению, но тут другое, более серьезное соображение, чем ревность Николь, остановило его. Тайна Андре была из тех, что бывают выгодны мужчине, независимо от того, захочет он за свое молчание любви или чего-нибудь более осязаемого.
Жильбер жаждал любви. Он сообразил, что гнев Николь – ничто по сравнению с его желанием обладать Андре. Выбор был сделан: умолчать о необычном приключении той ночи.
– Раз вы настаиваете, давайте объяснимся, – предложил он.
– О, это много времени не займет! – вскричала Николь. Она была по своему характеру полной противоположностью Жильбера и совсем не умела владеть своими чувствами. – Ты прав, здесь неудобно разговаривать, идем ко мне.
– В вашу комнату? – испугался Жильбер. – Это невозможно!
– Почему?
– Нас могут застать вдвоем.
– Пойдем же! – презрительно усмехнувшись, проговорила она. – Кто нас может застать? Госпожа? В самом деле, как она может не ревновать такого красавца! Тем хуже для нее: я не боюсь тех, чья тайна мне известна. Ах, мадмуазель Андре ревнует Николь! Я не смею и мечтать о такой чести!
Ее принужденный громкий смех заставил его вздрогнуть сильнее, чем если бы услышал брань или угрозу.
– Я боюсь не госпожи, Николь, я опасаюсь за вас, – Да, правда, вы ведь любите повторять, что там, где нет скандала, нет и греха. Философы иногда бывают похожи на иезуитов: вот священник из Аннонсиад тоже так говорил, он мне это сказал раньше вас. Так вы потому и бегаете к госпоже на свидания по ночам? Ладно, ладно, довольно болтать, пойдем ко мне!
– Николь! – проговорил Жильбер, скрипнув зубами.
– Ну что?
– Замолчи!
Он сделал угрожающий жест.
– Да я не боюсь! Вы меня однажды уже побили, правда, тогда из ревности. Да, тогда вы меня любили… Это было неделю спустя после нашей первой ночи любви. Тогда я вам позволила поднять на себя руку. Теперь этому не бывать! Ведь вы не любите меня, теперь я вас ревную.
– Что же ты собираешься делать? – спросил Жильбер, схватив ее за руку.
– Я сейчас так заору, что госпожа прибежит и спросит вас, по какому праву вы собираетесь отдать Николь то, что должны теперь только ей. Пустите меня, честью вас прошу.
Жильбер выпустил руку Николь.
Подняв лестницу, он осторожно подтащил ее к флигелю и приставил к окну Николь.
– Вот что значит судьба! – проговорила Николь. – Лестница, предназначавшаяся, верно, для того чтобы влезть в комнату к госпоже, пригодится вам, чтоб выбраться из мансарды Николь Леге. Какая честь для меня!
Николь чувствовала себя победительницей, она спешила отпраздновать победу, подобно женщинам, которые, не обладая действительным превосходством, всегда дорого платят за первую победу после того, как поспешили объявить о ней во всеуслышанье.
Жильбер почувствовал, что попал в глупейшую историю: идя за девушкой, он собирался с силами в ожидании неминуемой схватки.
Будучи по природе осмотрительным, он удостоверился в следующем.
Во-первых, проходя под окнами дома, он убедился, что мадмуазель де Таверне продолжала сидеть в гостиной.
Во-вторых, придя к Николь, он отметил, что можно не без риска сломать себе шею дотянуться до первого этажа, а оттуда спрыгнуть на землю.
Комната Николь была столь же скромной, как и другие.
Она была расположена под самой крышей. Стена мансарды была оклеена зеленовато-серыми обоями. Складная кровать да большой горшок с геранью возле слухового окна – вот и все ее убранство. Андре отдала Николь огромную картонку из-под шляпки – она служила девушке и комодом, и столом.