Убедившись в том, что все так же хороша собой, Николь подумала, что могла бы пробудить в Андре ревность. Пусть не подумает читатель, что она была окончательно испорченной, ведь речь шла не о капризе или пустой фантазии: эта идея пришла ей в голову только потому, что она была уверена, что мадмуазель де Таверне влюблена в Жильбера.
Готовая и душой и телом к сражению, она распахнула Дверь в комнату Андре. Хозяйка приказывала ей входить к ней по утрам в том случае, если до семи утра Андре не вставала с постели.
Едва войдя в комнату, Николь замерла от удивления.
Андре была бледна, ее лоб был в испарине, ко лбу прилипло несколько волосков. Она с трудом дышала, вытянувшись на кровати. Забывшись тяжелым сном, она покусывала во сне губы с выражением страдания на лице.
Простыни были скомканы, было видно, что она металась во сне. Вероятно, она не успела снять с себя перед сном все одежды. Теперь она спала, подложив одну руку под голову, а другой прикрывала белоснежную грудь.
Время от времени ее неровное дыхание прерывалось стонами, она хрипела от боли.
Некоторое время Николь наблюдала за ней в полном молчании, качая головой: она отдавала должное красоте Андре и понимала, что у нее не могло быть достойных соперниц.
Николь направилась к окну и распахнула ставни.
В комнату хлынул свет, и утомленные веки мадмуазель де Таверне дрогнули.
Она проснулась и хотела было подняться, однако почувствовала сильную усталость и, сраженная пронзительной болью, вскрикнув, уронила голову на подушку.
– О Господи! Что с вами, госпожа? – прошептала Николь.
– Который теперь час? – спросила Андре, протирая глаза.
– Уж поздно, госпожа должна была встать час тому назад.
– Не понимаю, Николь, что со мной творится, – проговорила Андре, обводя взглядом комнату, словно желая убедиться, что она у себя. – Меня всю ломает, и такая боль в груди!
Прежде чем ответить, Николь пристально на нее посмотрела.
– Должно быть, простуда после сегодняшней ночи, – предположила она.
– После сегодняшней ночи? – удивленно переспросила Андре. – О, так я даже не раздевалась? – оглядев себя, произнесла она. – Как это могло случиться?
– Ну, конечно! – вскричала Николь. – Пусть госпожа постарается вспомнить!
– Я ничего не помню, – схватившись за голову, пробормотала Андре. – Что со мною было? Должно быть, я схожу с ума!
Она села в кровати, в другой раз обводя комнату блуждавшим взглядом.
Затем, сделав над собой усилие, произнесла:
– А, да, вспоминаю: вчера я так устала.., это, наверное, из-за грозы; потом…
Николь указала пальцем на смятую кровать, на которой, несмотря на беспорядок, продолжало лежать покрывало.
Андре замолчала. Она вспомнила о незнакомце, так странно на нее смотревшем.
– И что потом? – не скрывая удивления, спросила Николь, – должно быть госпожа вспомнила?
– Потом, – продолжала Андре, – я задремала, сидя за клавесином. Начиная с этого времени я ничего не помню. По всей вероятности, я как во сне поднялась к себе и без сил упала на кровать не раздеваясь.
– Надо было меня позвать, – слащавым голосом пропела Николь, – разве это не входит в мои обязанности?
– Я об этом не подумала, а может, у меня на это не было сил, – простодушно отвечала Андре.
– Лицемерка! – пробормотала Николь. – Однако госпожа, должно быть, довольно долго оставалась за клавесином, потому что, прежде чем вы вернулись к себе, я услыхала внизу какой-то шум и спустилась…
Николь замолчала в надежде заметить какое-нибудь движение Андре или румянец – Андре оставалась спокойной, а лицо – зеркало души – было безмятежным.
– Я спустилась… – повторила Николь.
– И что же? – спросила Андре.
– Госпожи не было в гостиной. Андре подняла голову: в ее прекрасных глазах можно было прочесть удивление – и только!
– Как странно! – воскликнула она.
– Однако это было именно так.
– Ты говоришь, меня не было в гостиной, но я никуда не выходила.
– Надеюсь, госпожа меня простит! – отвечала Николь.
– Так где же я была?
– Госпоже это должно быть известно лучше меня, – пожав плечами, отвечала Николь.
– Думаю, что ты ошибаешься, Николь, – как можно Мягче возразила Андре. – Я не сходила с места. Мне только кажется, что было холодно, потом я почувствовала тяжесть, и мне было трудно передвигаться.
– О! – насмешливо воскликнула Николь. – В тот момент, когда я увидела госпожу, она шла довольно скоро.
– Ты меня видела?
– Да.
– Только что ты сказала, что меня не было в гостиной.
– Я и не говорю, что видела вас в гостиной.
– Так где же?
– В передней, у лестницы.
– Это была я?
– Госпожа собственной персоной, я неплохо знаю госпожу, – проговорила Николь, добродушно посмеиваясь.
– Тем не менее я уверена, что не выходила из гостиной, – Андре простодушно надеялась найти ответ в своей памяти.
– А я не сомневаюсь, что видела госпожу в передней. Я тогда подумала, – добавила она и удвоила внимание, – что госпожа возвращается из сада с прогулки. Вчера вечером после грозы была такая чудесная погода! Приятно прогуляться ночью: свежий воздух, аромат цветов, не так ли, госпожа?
– Ты прекрасно знаешь, что я боюсь выходить по ночам, – с улыбкой возразила Андре, – я такая трусиха!
– Можно гулять не одной, – подхватила Николь, – тогда и бояться нечего.
– С кем же прикажешь мне гулять? – спросила Андре, не подозревая, что камеристка задавала все эти вопросы неспроста.
Николь решила не продолжать дознание. Хладнокровие Андре казалось ей верхом лицемерия и обескураживало ее.
Она сочла за благо перевести разговор на другую тему.
– Госпожа говорит, что плохо себя чувствует? –» – спросила она.
– Да, мне очень плохо, – отвечала Андре. – Я совершенно разбита, я чувствую себя очень уставшей без всякой на то причины. Вчера вечером я не делала ничего особенного. Уж не заболеваю ли я?
– Может, госпожа чем-нибудь огорчена? – продолжала Николь.
– И что же? – воскликнула Андре.
– А то, что огорчения производят нередко такое же действие, что и усталость. Уж я-то знаю!
– Так ты чем-то опечалена, Николь? Слова эти прозвучали с такой пренебрежительной небрежностью, что Николь не сдержалась.
– Да, госпожа, у меня неприятности, – опустив глаза, проговорила она.
Андре лениво поднялась с постели, собираясь переодеться.
– Расскажи! – приказала она.
– Я как раз шла к госпоже, чтобы сказать… Она замолчала.
– Чтобы сказать что? Боже, какой у тебя растерянный вид, Николь!
– Я растеряна, а госпожа утомлена; должно быть, мы обе страдаем.
Это «мы» не понравилось Андре; она нахмурила брови и проронила:
– А!
Николь не было дела до восклицаний, хотя интонация Андре должна была бы навести ее на размышления.
– Раз госпожа настаивает, я позволю себе начать, – продолжала она.
– Ну, ну, послушаем, – отвечала Андре.
– Я хочу выйти замуж, госпожа, – заявила Николь.
– Да? – удивилась Андре. – Не рано ли тебе об этом думать, ведь тебе еще нет семнадцати?
– Госпоже тоже только шестнадцать лет.
– И что же?
– А то, что хотя госпоже только шестнадцать, разве она не подумывает о браке?
– С чего вы взяли? – сухо спросила Андре. Николь раскрыла рот, чтобы сказать дерзость, но она хорошо знала Андре, она понимала, что едва начатому объяснению немедленно будет положен конец, поэтому, она спохватилась.
– Да нет, откуда мне знать, о чем думает госпожа, я простая крестьянка и живу так, как того требует природа.