– Как! Вы брат особы…
– Той самой, которая сгноит вас в Бастилии, господин офицер, если вы сейчас же не замолчите! Виконт направился к карете. Филипп подошел к дверце.
– Господин виконт Жан Дю Барри! – сказал он. – Имею честь настаивать на том, чтобы вы вышли.
– Ах, вот как! Я спешу! – отвечал барон, безуспешно пытаясь захлопнуть дверцу.
– Еще одна минута, сударь, – продолжал Филипп, придерживая левой рукой дверцу кареты, – и я даю вам честное слово, что проткну вас насквозь.
Свободной правой рукой он выхватил шпагу.
– О Боже! – вскричала Шон. – Да это просто убийство! Отдайте лошадей, Жан, отдайте скорее!
– А, вы мне угрожаете? – рассвирепел виконт и, в свою очередь, схватил шпагу, лежавшую на переднем сиденье.
– Я готов перейти от угрозы к действию, если вы сию же минуту не выйдете, вы меня поняли? – взмахнув шпагой, воскликнул молодой человек.
– Мы так никогда не уедем, – шепнула Шон на ухо Жану. – Уговорите этого офицера.
– Никто не может меня ни уговорить, ни заставить силой, когда речь идет о моем долге, – вежливо поклонившись, возразил Филипп, слышавший совет молодой дамы. – Лучше посоветуйте господину виконту подчиниться; в противном случае именем короля, которого я представляю, я буду вынужден либо его убить, если он согласится драться, либо арестовать, если он откажется.
– А я вам говорю, что уеду, и вы не сможете мне помешать! – взревел виконт, выпрыгнув из кареты и взмахнув шпагой.
– Это мы сейчас увидим, – заметил Филипп, приготовившись к защите, – вы готовы?
– Господин лейтенант! – обратился к нему капрал, возглавлявший шестерку находившихся в подчинении Филиппа солдат эскорта – Господин лейтенант! Не прикажете ли, – Не двигайтесь, сударь, – отвечал лейтенант, – это вопрос чести. Итак, господин виконт, я к вашим услугам.
Мадмуазель Шон пронзительно вскрикнула; Жильбер мечтал только об одном: чтобы карета стала такой же глубокой, как колодец, где он мог бы укрыться.
Жан ринулся в наступление. Он безупречно владел этим видом оружия, требующим не столько физической силы, сколько расчетливости, Однако злость, очевидно, изрядно мешала виконту. Филипп, напротив, легко и изящно взмахивал клинком, словно находился в зале на тренировке.
Виконт отскакивал, затем делал резкий выпад, атаковала то справа, то слева, громко вскрикивая наподобие полковых учителей фехтования.
Сжав зубы и не спуская глаз с противника, Филипп был почти неподвижен; он все подмечал, угадывая каждое его движение.
Все, включая Шон, в полном молчании следили за происходящим.
Поединок продолжался уже несколько минут. Все ложные выпады, крики, наскоки Жана ни к чему не приводили. Филипп, внимательно наблюдавший за противником, сделал один-единственный выпад.
Вскрикнув от боли, виконт Жан отпрянул назад.
Его манжета обагрилась кровью, кровь стремительно стала стекать по пальцам на землю: точным ударом шпаги Филипп пронзил противнику предплечье – Вы ранены, сударь, – заметил он – Я сам вижу, черт побери! – проговорил Жан, бледнея и роняя шпагу.
Филипп поднял шпагу и подал виконту – Идите, сударь, – сказал молодой человек, – и не делайте больше глупостей.
– Черт возьми! Если я их делаю, я сам за них и расплачиваюсь, – проворчал виконт. – Поди сюда, Шоншон, милая, поди скорее, – обратился он к сестре, соскочившей с подножки кареты и поспешившей к нему на помощь.
– Справедливости ради прошу вас признать, сударыня, – проговорил Филипп, – что не я виноват в случившемся; весьма сожалею, что был вынужден обнажить шпагу в присутствии дамы.
Отвесив поклон, он отошел в сторону.
– Распрягайте лошадей, друг мой, и ведите в конюшню, – приказал Филипп хозяину станции.
Жан погрозил Филиппу кулаком, тот пожал плечами.
– Тройка возвращается! – закричал хозяин. – Куртен! Куртен! Немедленно запрягай их в карету этого господина.
– Хозяин… – попытался возразить кучер.
– Молчи! – перебил его тот. – Не видишь, господин торопится!
Жан продолжал браниться.
– Сударь, сударь! – закричал хозяин. – Не отчаивайтесь! Вот вам лошади!
– Да, – проворчал Дю Барри, – твоим лошадям следовало бы здесь быть на полчаса раньше.
Топнув ногой от отчаяния, он взглянул на раненную навылет руку, которую Шон перевязывала носовым платком.
Вскочив в седло, Филипп отдавал приказания таким тоном, будто ничего не произошло.
– Едем, брат, едем, – проговорила Шон, увлекая Дю Барри к карете.
– А арабский жеребец? – возразил тот. – А, да пусть он идет ко всем чертям! Мне сегодня решительно не везет! Он сел в карету.
– А, прекрасно! – воскликнул он, заметив в углу Жильбера. – Теперь мне и ног не вытянуть!
– Сударь, – отвечал молодой человек, – я очень сожалею, что помешал вам.
– Ну, ну, Жан, – вмешалась мадмуазель Шон, – оставьте в покое нашего юного философа.
– Пусть пересядет на козлы, черт побери! Краска бросилась Жильберу в лицо.
– Я вам не лакей, чтобы сидеть на козлах, – обиделся он.
– Вы только посмотрите на него! – усмехнулся Жан.
– Прикажите мне выйти, и я выйду.
– Да выходите, тысяча чертей! – вспылил Дю Барри.
– Да нет, сядьте напротив меня, – вмешалась Шон, удерживая молодого человека за руку. – Так вы не будете мешать моему брату.
Она шепнула на ухо виконту:
– Он знает человека, который только поранил вас. В глазах виконта промелькнула радость.
– Прекрасно! В таком случае пусть остается. Как имя того господина?
– Филипп де Таверне.
В эту минуту молодой офицер проходил как раз рядом с каретой.
– А, это опять вы, молодой человек! – вскричал Жан. – Сейчас вы торжествуете, но придет и мое время!
– Как вам будет угодно, сударь, – спокойно отвечал Филипп.
– Да, да, господин Филипп де Таверне! – продолжал Жан, пытаясь уловить смущение в лице молодого человека, не ожидавшего услышать свое имя.
Филипп в самом деле поднял голову с удивлением, к которому примешивалось некоторое беспокойство. Но он тут же овладел собой и, с необычайной грациозностью обнажив голову, произнес:
– Счастливого пути, господин Жан Дю Барри! Карета рванулась с места.
– Тысяча чертей! – поморщившись, проворчал виконт. – Если бы ты знала, как я страдаю, дорогая Шон!
– На первой же станции мы потребуем врача, а молодой человек наконец пообедает, – отвечала Шон.
– Ты права, – заметил Жан, – мы не обедали. А у меня боль заглушает голод, но я умираю от жажды.
– Не хотите ли стакан вина?
– Конечно, хочу, давай скорее.
– Сударь! – вмешался Жильбер. – Позволительно ли мне будет заметить…
– Сделайте одолжение.
– Дело в том, что в вашем положении лучше отказаться от вина.
– Вы это серьезно? Он обернулся к Шон.
– Так твой философ еще и врач?
– Нет, сударь, я не врач. Я надеюсь когда-нибудь им стать, буде на то воля Божия, – отвечал Жильбер. – Просто мне приходилось читать в одном справочнике для военных, что в первую очередь раненому запрещено давать воду, вино, кофе.
– Ну, раз вы читали, не будем больше об этом говорить.
– Господин виконт! Не могли бы вы дать мне свой платок? Я смочил бы его вон в том роднике, вы бы обернули руку платком и испытали огромное облегчение.
– Пожалуйста, друг мой, – сказала Шон. – Кучер, остановите! – приказала она.
Жильбер остановил лошадей. Жильбер поспешил к небольшой речушке, чтобы намочить платок виконта.
– Этот юноша не даст нам переговорить! – заметил Дю Барри.
– Мы можем разговаривать на диалекте, – предложила Шон.
– Я сгораю от желания приказать кучеру трогать, бросив его здесь вместе с моим платком.
– Вы не правы, он может быть нам полезен.
– Каким образом?
– Я от него уже получила весьма и весьма важные сведения.
– О ком?
– О принцессе. А совсем недавно, при вас, он сообщил нам имя вашего противника.
– Хорошо, пусть остается.
В эту минуту появился Жильбер, держа в руках платок, смоченный ледяной водой.