– Здравствуйте, недруг мой! – произнесла, не глядя на него, графиня, – она видела его в своем зеркальце.
– Я – ваш недруг?
– Да, именно вы. Весь мир делится для меня на два лагеря: друзей и врагов. Я не считаю равнодушных, точнее, я отношу их к врагам.
– Вы правы, ваше сиятельство Скажите же, каким образом, несмотря на мою хорошо вам известную преданность, я оказался причисленным к лагерю ваших недругов?
– Вы позволили опубликовать, распространить, передать королю несметное количество направленных против меня стишков, памфлетов, пасквилей. Это жестоко! Это отвратительно! Это неумно!
– Ваше сиятельство! Да ведь я же не могу отвечать…
– Напротив, вы несете за это ответственность, потому что знаете, кто это ничтожество, которое всем этим занимается.
– Ваше сиятельство! Если бы это было делом рук одного человека, нам даже не стоило бы упрятывать его в Бастилию, потому что он умер бы своей смертью под тяжестью своих творений.
– Ах, как вы любезны!
– Если бы я был вашим врагом, ваше сиятельство, я бы вам этого не сказал.
– Вы правы, не будем больше об этом говорить. Итак, решено: отныне мы с вами друзья, и мне это очень приятно. Однако меня кое-что беспокоит.
– Что же именно, ваше сиятельство?
– То, что вы находитесь в прекрасных отношениях с Шуазелями.
– Ваше сиятельство! Господин де Шуазель – премьер-министр, он отдает приказания – я их исполняю.
– Значит ли это, что если господин де Шуазель прикажет меня преследовать, мучить, терзать, вы не станете мешать моим мучителям? Благодарю вас.
– Прошу вас припомнить, – проговорил г-н де Сартин непринужденно севший в кресло и не вызвавший этим гнева фаворитки, потому что она много позволяла самому осведомленному во Франции человеку, – что я для вас сделал третьего дня?
– Вы предупредили меня о гонце, отправленном из Шантелу с целью ускорить прибытие принцессы.
– Мог бы это сделать для вас недруг?
– А в деле представления ко двору, которое, как вы знаете, так много значит для моего самолюбия, что вы для меня сделали?
– Все, что в моих силах.
– Господин де Сартин! Вы недостаточно откровенны.
– Вы ко мне несправедливы.
– Кто ради вас отыскал в неприметной таверне менее чем за два часа виконта Жана, которого вам необходимо было срочно послать не знаю – куда? Вернее, я-то знаю!
– Я бы скорее согласилась лишиться своего зятя, – со смехом отвечала г-жа Дю Барри, – ведь он – приверженец французской королевской семьи.
– Ну, так это же все-таки немалые услуги…
– Да, трехдневной давности. А вот сделали ли вы хоть что-нибудь для меня вчера, например?
– Вчера, ваше сиятельство?
– Вы напрасно напрягаете память: вчера вы любезничали с другими.
– Я вас не понимаю, ваше сиятельство.
– Зато я понимаю! Ну, отвечайте: что вы делали вчера?
– Утром или вечером?
– Начинайте с утра.
– Утром я по обыкновению работал.
– До которого часа?
– До десяти.
– А дальше?
– Я послал приглашение к ужину одному из своих лионских друзей, который утверждал, что приедет в Париж не замеченным мной, однако один из моих слуг ожидал его у заставы.
– А после ужина?
– Я отправил начальнику охраны его величества императора Австрии адрес отъявленного вора, которого ему никак не удавалось схватить.
– И где же он оказался?
– В Вене.
– Так вы занимаетесь розысками не только в Париже, но и за границей?
– Да, от нечего делать.
– Запомню. Ну, а после того, как отправили почту, чем вы занимались?
– Я был в Опере.
– Ходили навестить малышку Гимар? Бедный Субиз!
– Совсем не за этим: мне необходимо было арестовать знаменитого карманника, которого я до сих пор не трогал, потому что он промышлял среди богатых откупщиков; однако он имел неосторожность срезать пару кошельков у известных вельмож.
– Мне кажется, вы едва не допустили неловкость, господин лейтенант. Ну, а после Оперы?
– После Оперы?
– Да, я задаю нескромный вопрос, не так ли?
– Да нет, после Оперы… Погодите, дайте припомнить…
– Ага! Похоже, вам начинает изменять память.
– Напротив! После Оперы… Вспомнил!
– Прекрасно.
– Я спустился, вернее, поднялся к одной даме в карету и сам отвез ее в Фор-л'Эвек.
– В ее карете?
– Нет, в фиакре.
– А что потом?
– Как, что потом? Вот и все.
– Нет, не все.
– Я опять сел в фиакр.
– И кого вы там увидали?
Господин де Сартин покраснел.
– Ах! – воскликнула графиня, хлопая в ладоши. – Мне вдалось заставить покраснеть начальника полиции!
– Ваше сиятельство… – пролепетал г-н де Сартин.
– Что ж, тогда я вам скажу, кто был в фиакре, – продолжала фаворитка, – герцогиня де Граммон.
– Герцогиня де Граммон? – переспросил начальник полиции.
– Да, герцогиня де Граммон, умолявшая вас провести ее в королевские апартаменты.
– Право, – вскричал г-н де Сартин, заметавшись в кресле, – я готов передать вам свой портфель: оказывается, не я занимаюсь полицейскими расследованиями, а вы!
– В самом деле, господин де Сартин, как видите, я тоже веду расследование: берегитесь!.. Да, да! Герцогиня де Граммон в фиакре, в полночь, наедине с господином начальником полиции, да еще принимая во внимание, что лошади идут шагом! Знаете ли, что я приказала сделать, как только мне стало об этом известно?
– Нет, но я трепещу. К счастью, было уже очень поздно.
– Это не имеет значения: ночь – прекрасная пора для мести.
– Так что же вы предприняли?
– То же, что моя тайная полиция: ведь и в моем распоряжении есть ужасные писаки, грязные, как старые лохмотья, и голодные, как бездомные псы.
– Вы их плохо кормите?
– Я их совсем не кормлю. Если они растолстеют, они станут столь же глупыми, как господин де Субиз; как известно, жир убивает желчь.
– Продолжайте, вы заставляете меня трепетать.
– Я вспомнила о тех гадостях, которые вы спускаете с рук Шуазелю и которые направлены против меня. Меня это задело, и я предложила своим Аполлонам следующую программу.
Во-первых, переодетый прокурором г-н де Сартин, посещающий на пятом этаже одного дома на улице Ларбр-Сек юную особу, которой он не стыдится пересказывать сотни три грязных книжонок; это бывает третьего числа каждого месяца.
– Ваше сиятельство! Вы собираетесь очернить благородное дело.
– Подобные дела очернить невозможно. Во-вторых, переодетый его преподобием господин де Сартин, проникающий в монастырь Кармелиток на улице Святого Антуана.
– Я должен был передать святым сестрам новости с Востока.
– Ближнего или Дальнего? В-третьих, переодетый лейтенантом полиции господин де Сартин, разъезжающий по ночным улицам в фиакре наедине с герцогиней де Граммон.
– Ах, ваше сиятельство! – не на шутку испугался господин де Сартин. – Неужели вы готовы подорвать уважение к моему учреждению?
– Вы ведь закрываете глаза, когда подрывается уважение ко мне! – рассмеялась графиня. – Впрочем, погодите.
– Я жду, ваше сиятельство.
– Мои шалопаи уже взялись за дело и сочинили, как сочиняют ученики коллежа в изложениях, в переводах, с преувеличениями, и я получила утром уже готовые эпиграмму, куплет и водевиль.
– О Боже!
– Все три сочинения отвратительны. Я угощу ими сегодня короля, а также предложу его вниманию новый Pater noster12 который вы распространяете против него, помните:
«Отец наш Версальский, пусть позор падет на Ваше имя, как оно того заслуживает; Ваш трон расшатан. Вы больше не способны выражать на земле Божью волю; верните нам хлеб наш насущный, съеденный Вашими фаворитками; простите своему парламенту, как мы прощаем Вашим министрам, которые его продали. Не поддавайтесь искушениям графини Дю Барри и освободитесь от Вашего чертового канцлера.
Аминь!»