Герцог де Ришелье шумно втянул понюшку табаку из табакерки севрского фарфора.
– Но чтобы видеть нас в Версале, в Марли, в Фонтенбло, нужно быть представленной ко двору, – сказал герцог.
– Дама, о которой идет речь, как раз и домогается представления ко двору.
– Держу пари, что ее ходатайство удовлетворено, – сказал герцог. – Король так добр!
– К сожалению, чтобы быть представленной ко двору, недостаточно разрешения короля, нужен также кто-то, кто мог бы вас представить.
– Да, нечто вроде крестной, – сказала де Гемене и стала напевать:
И лишь подруга Блеза – вот бедняжка! –
Лежит в постели, захворавши тяжко…
– Дайте же герцогине самой закончить начатую ей историю! – остановил ее герцог.
– Ну что ж, продолжайте, герцогиня, – сказала принцесса Виктория. – Вы нас так заинтриговали, а теперь не хотите договаривать.
– Что вы! Напротив, я непременно хочу рассказать историю до конца. Когда у вас нет крестной, ее нужно отыскать. «Ищите и обрящете», – сказано в Евангелии Искали так хорошо, что в конце концов нашли Но какую крестную, Бог мой! Провинциальную кумушку, наивную и бесхитростную Ее чуть ли не силой вытащили из ее захолустья, исподволь подготовили, приласкали, принарядили.
– Прямо мурашки по телу, – сказала де Гемене – И вдруг, когда провинциалочка уже почти готова, разнеженная и принаряженная, она сваливается с лестницы…
– И что же?.. – спросил герцог де Ришелье.
– Она сломала ногу.
– «Ха-ха-ха-ха-ха-ха!» – пропела герцогиня, добавляя еще две строчки к двустишию г-жи де Мирпуа.
– Значит, представление ко двору…
– Можете забыть о нем, дорогая моя.
– Вот что значит судьба! – сказал маршал, воздев руки к небу.
– Извините, – сказала принцесса Виктория, – но мне очень жаль бедную провинциалку.
– Что вы, ваше высочество! – возразила графиня. – Вам следовало бы ее поздравить: из двух зол она выбрала меньшее.
Герцогиня осеклась на полуслове, заметив обращенный на нее взгляд короля.
– А о ком вы говорили, герцогиня? – возобновил разговор маршал, притворяясь, что никак не может догадаться, кто эта дама, о которой шел разговор.
– Ну.., имя мне не называли.
– Как жаль! – сказал маршал – Однако я догадалась, догадайтесь и вы.
– Если бы все присутствующие дамы были смелыми и верными принципам чести старинного французского дворянства, – с горечью сказала де Гемене, – они отправились бы с визитом к провинциалке, которой пришла в голову столь блестящая идея – сломать себе ногу.
– Ах, Боже мой! Конечно, это прекрасная мысль, – сказал герцог де Ришелье, – но нужно знать, как зовут эту прелестную даму, которая избавила нас от такой великой опасности. Ведь нам больше ничего не угрожает, не правда ли, дорогая графиня?
– Опасность миновала, ручаюсь вам: дама в постели с перевязанной ногой и не может сделать ни шага.
– А что если эта особа найдет себе другую поручительницу? – спросила де Гемене. – Она ведь очень предприимчива.
– Не беспокойтесь, поручительницу отыскать не так-то просто.
– Еще бы, черт ее подери! – сказал маршал, грызя одну из тех чудесных конфеток, которым, как поговаривали, он был обязан своей вечной молодостью.
Король взмахнул рукой. Все замолчали.
Голос короля, внятный и столь знакомый каждому, прозвучал в салоне:
– Прощайте, дамы и господа!
Все поднялись с мест, и в галерее началось оживление. Король сделал несколько шагов к двери, затем, повернувшись в ту минуту, когда выходил из зала, произнес:
– Кстати, завтра в Версале состоится представление ко двору.
Его слова прозвучали среди присутствующих как удар грома.
Король обвел взглядом группу дам – они побледнели и переглянулись.
Король вышел, не прибавив ни слова.
Но как только он удалился в сопровождении свиты и многочисленных придворных, состоявших у него на службе, среди принцесс и прочих присутствующих, оставшихся в зале после его ухода, поднялась буря.
– Представление ко двору! – помертвев, пролепетала герцогиня де Граммон. – Что хотел сказать его величество?
– Герцогиня, – спросил маршал с такой ядовитой улыбкой, которую не могли простить ему даже лучшие друзья, – это, случайно, не то представление, о котором вы говорили?
Дамы кусали губы от досады.
– Нет! Это невозможно! – глухим голосом проговорила герцогиня де Граммон.
– А вы знаете, герцогиня, сейчас так хорошо лечат переломы!
Господин де Шуазель приблизился к своей сестре и сжал ей руку предупреждающим жестом, но герцогиня была слишком задета, чтобы обращать внимание на предупреждения.
– Это оскорбительно! – вскричала она.
– Да, это оскорбление! – повторила за ней де Гемене.
Господин де Шуазель, убедившись в своем бессилии, отошел.
– Ваши высочества! – продолжала герцогиня, обращаясь к трем дочерям короля. – Мы можем надеяться только на вас. Вы, первые дамы королевства, неужели вы потерпите, чтобы всем нам было навязано – в единственном неприступном убежище благопристойных дам – такое общество, которое унизило бы даже наших горничных? Принцессы, не отвечая, грустно опустили головы.
– Ваши высочества! Ради Бога! – повторила герцогиня.
– Король – повелитель, только он может принимать решения, – сказала, вздохнув, принцесса Аделаида.
– Хорошо сказано, – поддержал ее герцог Ришелье.
– Но тогда будет скомпрометирован весь французский двор! – вскричала герцогиня. – Ах, господа, как мало вы заботитесь о чести ваших фамилий!
– Сударыни! – сказал г-н де Шуазель, пытаясь обратить все в шутку. – Раз все это становится похожим на заговор, вы ничего не будете иметь против, если я удалюсь? И, уходя, уведу с собой господина Сартина.
– Вы с нами, герцог? – продолжал г-н де Шуазель, обращаясь к Ришелье.
– Пожалуй, нет, – ответил маршал. – Я остаюсь: я обожаю заговоры.
Господин де Шуазель скрылся, уводя г-на де Сартина, Те немногие мужчины, которые еще оставались в зале, последовали их примеру.
Вокруг принцесс остались лишь герцогиня де Граммон де Гемене, герцогиня Айенская, г-жа де Мирпуа, г-жа ж Поластрон и еще десять дам, с особым жаром участвовавших в споре, вызванном пресловутым представлением ко двору.
Герцог де Ришелье был среди присутствовавших единственным мужчиной.
Дамы смотрели на него с беспокойством, как если бы он был троянцем в стане греков.
– Я представляю свою дочь, графиню д'Эгмон, – сказал он им. – Не обращайте на меня внимания.
– Сударыни! – сказала герцогиня де Граммон. – Есть способ выразить протест против бесчестья, которому нас хотят подвергнуть, и я воспользуюсь этим способом.
– Что же это за способ? – спросили в один голос все дамы.
– Нам сказали, – продолжала герцогиня де Граммон, – что король – властелин.
– А я ответил на это: хорошо сказано, – подтвердил герцог.
– Король – повелитель в своем доме, это правда. Но зато у себя дома властвуем мы сами. А кто может помешать мне сказать сегодня кучеру: «В Шантеру», вместо того чтобы приказать ему: «В Версаль»?
– Все это так, – сказал герцог де Ришелье, – но чего вы добьетесь своим протестом?
– Кое-кого это заставит задуматься, – вскричала г-жа де Гемене, – если вашему примеру, герцогиня, последуют многие!
– А почему бы нам всем не последовать примеру герцогини? – спросила г-жа де Мирпуа.
– Ваши высочества! – сказала герцогиня, вновь обращаясь к дочерям короля. – Вы, дочери Франции, должны показать пример двору!
– А король не рассердится на нас? – спросила принцесса Софья.
– Разумеется, нет! Как вашим высочествам может это прийти в голову! Король, наделенный тонкими чувствами, неизменным тактом, будет, напротив, признателен вам. Верьте мне – он никого не неволит.