Мощная крестьянка кормила грудью прелестного младенца, а другой ребенок, крепыш лет пяти, громко молился, стоя перед ней на коленях.
В углу у окна или, точнее, возле застекленной дыры в стене другая крестьянка на вид лет тридцати шести пряла лен, подставив под ноги деревянную скамеечку; справа от нее стояла прялка, на скамье в ногах улегся лохматый пудель Завидев Жильбера, пес довольно добродушно тявкнул, словно желая показать свою бдительность. Мальчик перестал молиться и обернулся, а обе женщины вскрикнули, словно от удивления или от радости Жильбер улыбнулся кормилице.
– Здравствуйте, дорогая Мадлен! Крестьянка так и подскочила от изумления.
– Господину известно, как меня зовут? – пролепетала она.
– Как видите. Продолжайте свое дело, прошу вас. Вместо одного питомца у вас теперь будут два!
С этими словами он положил в грубо сколоченную деревенскую колыбельку своего маленького горожанина.
– Какой хорошенький! – вскричала женщина, сидевшая за прялкой.
– Правда, сестрица Анжелика, очень хорошенький, – согласилась Мадлен.
– Эта женщина – ваша сестра? – спросил Жильбер, указывая на пряху.
– Да, сударь, сестра, – отвечала Мадлен, – сестра моего мужа.
– Да, это моя тетя, тетя Желика, – вмешавшись в разговор, сказал баском мальчуган, не успев подняться на ноги.
– Помолчи, Анж, помолчи, – приказала мать. – Ты перебиваешь господина.
– То, что я собираюсь вам предложить, – совсем нехитрая вещь. Этот ребенок – сын одного из арендаторов моего хозяина… Арендатор разорился… Мой хозяин, крестный отец ребенка, хочет, чтобы он рос в деревне и стал хорошим работником… Вырос здоровым.., и нравственно чистым… Не согласитесь ли вы позаботиться о малыше?
– Сударь…
– Он только вчера родился, и у него еще не было кормилицы, – перебил Жильбер. – Кстати, это тот самый питомец, о котором вам, наверное, говорил мэтр Нике, нотариус из Виллер-Котре.
Мадлен сейчас же схватила ребенка и дала ему грудь с неудержимой щедростью, глубоко тронувшей Жильбера.
– Меня не обманули, – молвил он, – вы – славная женщина. Итак, от имени моего хозяина я вам поручаю заботы о ребенке. Я вижу, что ему будет здесь хорошо. Я желаю, чтобы он принес в эту хижину мечту о счастье взамен на то, что он здесь найдет. Сколько вам платил в месяц за своих детей господин Нике из Виллер-Котре?
– Двенадцать ливров, сударь. Но господин Нике богат, он частенько прибавлял несколько ливров за сахар и уход.
– Мать Мадлен, – с гордостью отчеканил Жильбер, – за этого ребенка вы будете получать двадцать ливров в месяц – это составит двести сорок ливров в год.
– Боже правый! – воскликнула Мадлен. – Спасибо, сударь!
– Вот вам деньги за год вперед, – продолжал Жильбер, выкладывая на стол десять новеньких луидоров; обе женщины следили за ним широко раскрытыми глазами, а маленький Анж Питу жадно потянулся к деньгам.
– А если ребенок умрет, сударь? – робко возразила кормилица.
– Это было бы огромное несчастье, этого просто не может быть, – отвечал Жильбер. – Итак, за молоко уплачено. Вы удовлетворены?
– Да, сударь!
– Поговорим теперь о пансионе на будущее.
– Вы хотите оставить у нас ребенка?
– Да, вероятно, так это и будет.
– Стало быть, сударь, мы должны его усыновить? Жильбер побледнел.
– Да, – глухо проговорил он.
– От малыша, значит, отказались родители, сударь? Жильбер был не готов к таким вопросам и почувствовал сильное волнение. Однако он взял себя в руки.
– Я не все вам сказал, – продолжал он. – Его бедный отец умер от горя.
Обе добрые женщины всплеснули руками.
– А мать? – спросила Анжелика.
– Мать.., мать… – с трудом переводя дух, отвечал Жильбер, – на нее ребенку полагаться не приходится… Ни этому, ни тем, которые еще могут у нее родиться.
Тут с поля вернулся папаша Питу, спокойный и добродушный здоровяк, широкая натура, честный, преисполненный доброты, словно сошедший с полотна Греза.
Ему в нескольких словах объяснили все. А что он не сразу понимал умом, то постигал сердцем…
Жильбер объяснил, что пансион мальчика будет оплачиваться, пока он не станет взрослым и не будет способен сам зарабатывать себе на жизнь.
– Пусть остается, – сказал Питу. – Мы его полюбим, он такой хорошенький!
– Малыш и ему понравился! – воскликнули Анжелика и Мадлен.
– Тогда прошу вас отправиться вместе со мной к мэтру Нике. Я передам ему необходимую сумму, чтобы вы были довольны и чтобы ребенку было хорошо.
– Сию минуту, сударь, – отвечал Питу-старший. Он встал.
Жильбер попрощался с женщинами и подошел к колыбели, в которой уже устроили новорожденного в ущерб своему ребенку.
Он с мрачным видом склонился над колыбелью, впервые вглядываясь в личико своего сына; он заметил, что тот похож на Андре.
При виде младенца сердце его болезненно дрогнуло. Ему пришлось сжать кулаки, чтобы сдержать набегавшие на глаза слезы.
Он робко поцеловал в прохладную щечку новорожденного и, пошатываясь, отошел.
Папаша Питу ждал его на пороге, сжимая в руке окованную железом палку. На плечи его была накинута нарядная куртка, на шее был повязан платок.
Жильбер подарил пол-луидора крепышу Анжу Питу, путавшемуся у него под ногами, а женщины с трогательной фамильярностью деревенских кумушек попросили позволения его поцеловать.
На долю восемнадцатилетнего отца выпало слишком много волнений; он побледнел, засуетился и почувствовал, что вот-вот потеряет рассудок.
– Идемте! – обратился он к Питу.
– Как вам будет угодно, сударь, – ответил крестьянин и пошел вперед.
И они двинулись в путь. Вдруг Мадлен закричала с порога:
– Сударь! Сударь!
– Что случилось? – спросил Жильбер.
– Как его зовут? Как его зовут? Как вы желаете его назвать?
– Его зовут Жильбер! – не без гордости отвечал молодой человек.
Глава 45.
ОТЪЕЗД
В конторе нотариуса дело сладилось скоро. Жильбер от своего имени выложил сумму почти в двадцать тысяч ливров, предназначавшуюся для покрытия расходов на образование и содержание ребенка, а также на приобретение пахотной земли, когда он достигнет совершеннолетия.
Жильбер положил на образование и содержание по пятьсот ливров ежегодно в течение пятнадцати лет, остальная сумма могла быть внесена в качестве взноса или истрачена на покупку предприятия или земли.
Позаботившись о судьбе ребенка, Жильбер не забыл и о его кормильцах. Он выразил желание, чтобы мальчик вы дал чете Питу две тысячи четыреста ливров, когда ему исполнится восемнадцать лет. А до тех пор мэтр Нике должен был выплачивать годовые взносы не свыше пятисот ливров.
Жильбер потребовал составить расписки по всей форме: о получении денег – Нике, о ребенке – Питу. Питу проследил за подписью Нике под суммой; Нике понаблюдал за верностью подписи Питу на расписке о получении ребенка. Таким образом, к полудню Жильбер мог отправляться восвояси, предоставив возможность Нике восхищаться редкой мудростью столь юного господина, а Питу – ликовать по поводу так скоро возросшего состояния.
Выйдя за околицу Арамона, Жильбер почувствовал себя совершенно одиноким в целом свете. Ничто не имело для него больше значения, он ни на что более не надеялся. Он только что расстался с беззаботной жизнью, предприняв шаг, который мог быть расценен людьми как преступление, а Господь мог строго покарать его за содеянное.
И все-таки Жильбер верил в себя, в свои силы; ему достало смелости вырваться из рук мэтра Нике, взявшегося его проводить и под предлогом живейшего участия пытавшегося прельстить юношу всевозможными предложениями.
Однако разум человеческий капризен, а по природе человек слаб. Чем большей силой воли он обладает, чем свободнее он способен сделать свой выбор, чем скорее приступает к исполнению задуманного, тем чаще оглядывается на пройденный путь. А в такие минуты даже самые отважные могут дрогнуть и сказать себе, подобно Цезарю: «Разумно ли я поступил, перейдя Рубикон?»