– Господин герцог, простите меня, – молвил Флажо, – однако вы слишком галантны, чтобы не понять…
– Понимаю, мэтр Флажо, понимаю.
– Теперь я весь к вашим услугам.
– Будьте покойны, я у вас много времени не отниму: вы знаете, что меня к вам привело.
– Бумаги, которые передал мне третьего дня господин Рафте.
– Да, некоторые документы, касающиеся моего процесса с.., моего процесса о… А черт! Должны же вы знать, какой процесс я имею в виду, мэтр Флажо.
– Ваш процесс о землях в Шапна.
– Не спорю. Могу ли я надеяться с вашей помощью на успех? Это было бы весьма любезно с вашей стороны.
– Господин герцог! Это дело отложено на неопределенный срок.
– Почему же?
– Дело будет слушаться не раньше, чем через год, самое раннее.
– На каком основании, скажите на милость?
– Обстоятельства, господин герцог, обстоятельства… Вы знаете об отмене приговора его величеством?..
– Думаю, что знаю… О каком именно вы говорите? Его величество часто отменяет приговоры.
– Я имею в виду тот указ, который отменяет наш приговор.
– Прекрасно! Ну и что же?
– А то, господин герцог, что мы в ответ готовы сжечь все корабли.
– Сжечь все корабли, дорогой мой? Вы сожжете корабли Парламента? Вот это не совсем ясно; я и не знал, что у Парламента есть корабли.
– Может быть, первая палата отказывается регистрировать? – спросила графиня де Беарн; процесс герцога де Ришелье не мог отвлечь ее от тяжбы, какую вела она.
– Это еще что!
– И вторая тоже?
– Это бы ничего… Обе палаты приняли решение ничего больше не рассматривать, прежде чем король не уберет герцога д'Эгийона.
– Ба! – всплеснув руками, вскричал маршал.
– Больше не рассматривать.., чего? – в волнении спросила графиня.
– Да.., процессы, графиня!
– И мой процесс будет отложен? – вскричала графиня де Беарн в ужасе, который она даже не пыталась скрыть.
– И ваш, и процесс господина герцога – тоже.
– Но это беззаконие! Это неповиновение его величеству!
– Сударыня! – с пафосом отвечал прокурор. – Король забылся… Мы тоже готовы забыть о приличиях.
– Господин Флажо, вы доиграетесь до того, что вас засадят в Бастилию, это говорю вам я!
– Я отправлюсь туда с пением, сударыня, и, уж если я туда пойду, все мои собратья последуют за мной с пальмовыми ветвями в руках.
– Он взбесился! – проговорила графиня, обратившись к Ришелье.
– Мы, все До одного, готовы сражаться до конца! – продолжал прокурор.
– Ого! – обронил маршал. – Это становится интересно.
– Сударь! Да ведь вы сами только что мне сказали, что занимаетесь мною, – снова заговорила графиня де Беарн.
– Я так сказал, и это правда… Вас, сударыня, я привожу в качестве первого примера в своем выступлении. Вот абзац, имеющий к вам отношение.
Он вырвал из рук клерка начатую обличительную речь, нацепил на нос очки и с выражением прочитал:
«Потеряв состояние, заложив имение, наплевав на обязательства.., его величество поймет, как они должны страдать… Итак, докладчик имел в своем распоряжении важное дело, от которого зависит имущество одного из старейших домов королевства; его стараниями, благодаря его предприимчивости, таланту, да позволено будет ему так сказать, это дело шло прекрасно, и право знатной и могущественной дамы Анжелики-Шарлотты-Вероники графини де Беарн, было бы признано, объявлено, как вдруг небольшая размолвка.., погубив…»
– На этом месте я остановился, сударыня, – сообщил прокурор, выпятив грудь колесом, – я надеюсь, что портрет получится великолепный.
– Господин Флажо, – заговорила графиня де Беарн, – сорок лет назад я впервые обратилась к вашему отцу – нотариусу, достойному человеку; после его смерти я передала свои дела в ваши руки; на моих делах вы заработали около двенадцати тысяч ливров; возможно, вы заработали бы еще больше…
– Записывайте, все записывайте, – с живостью приказал Флажо клерку, – это будет свидетельство, доказательство: мы внесем его в речь.
– Так вот я забираю у вас свои бумаги, – перебила его графиня, – с этой минуты вы утратили мое доверие.
Растерявшись от внезапной немилости, словно громом пораженный, Флажо застыл в недоумении. Оправившись от удара, он почувствовал себя мучеником, пострадавшим за веру.
– Пусть так! Бернаде, верните бумаги графине и отметьте, что докладчик предпочел совесть состоянию.
– Прошу прощения, графиня, – шепнул маршал на ухо графине де Беарн, – однако вы поступаете необдуманно, как мне представляется.
– О чем я не подумала, господин герцог?
– Вы забираете свои бумаги у этого храброго бунтовщика, но что вы собираетесь с ними делать?
– Отнесу их другому прокурору, другому адвокату! – вскричала графиня.
Флажо поднял глаза к небу с мрачной улыбкой самоотречения и стоического смирения.
– Но ведь раз принято решение, – шепотом продолжал маршал, – что палаты не будут больше проводить судебных заседаний, дорогая графиня, следовательно, никакой другой прокурор не станет вами заниматься, кроме мэтра Флажо…
– Это что же, заговор?
– Неужели вы, черт побери, считаете мэтра Флажо таким глупцом, чтобы он протестовал в одиночку, риску, я потерять свою контору? Должно быть, собратья поддерживают его?
– Что же намереваетесь делать вы?
– Я заявляю, что мэтр Флажо – честный прокурор, и мои бумаги будут у него в целости и сохранности… Я оставляю их у него и продолжаю, разумеется, платить, как если бы он и дальше занимался моим делом.
– Вы по праву считаетесь умным человеком и либералом, господин маршал! – воскликнул Флажо. – Я буду распространять это суждение, господин герцог!
– Вы слишком добры ко мне, дорогой прокурор! – с поклоном отвечал Ришелье.
– Бернаде! – крикнул вдохновленный прокурор своему клерку. – Включите похвалу господина маршала де Ришелье в заключительную часть!
– Нет, нет, не стоит, мэтр Флажо! Я вас умоляю… – с живостью возразил маршал. – Ах, черт побери, что вы там собираетесь делать? Я предпочитаю тайну в том, что принято называть делом… Не огорчайте меня, мэтр Флажо. Я буду отрицать, опровергать: видите ли, я очень скромен… Ну, графиня, что вы на это скажете?
– Я скажу так: мой процесс будет слушаться… Мне нужно судебное разбирательство, и оно состоится!
– А я вам скажу: чтобы ваш процесс состоялся, королю придется послать швейцарцев, рейтаров и двадцать пушек в зал заседаний, – с воинственным видом отвечал Флажо, и это привело старуху в полное отчаяние.
– Вы, значит, не верите, что его величество на это способен? – шепнул Ришелье, обращаясь к Флажо.
– Это невозможно, господин маршал! Это просто неслыханно! Это означало бы, что во Франции нет больше справедливости, как уже нет хлеба.
– Вы полагаете?
– Вы сами в этом убедитесь.
– Однако король разгневается, – Мы готовы на все!
– Даже на изгнание?
– На смерть, господин маршал! Оттого, что на нас мантия, мы не стали трусливее!
Флажо ударил себя кулаком в грудь.
– Теперь я уверен, – сказал Ришелье своей спутнице, – что кабинету министров не поздоровится!
– О да! – после некоторого молчания заметила графиня. – И это весьма для меня прискорбно, потому что я никогда не вмешиваюсь в происходящее, а теперь вот оказываюсь втянутой в этот конфликт.
– Я совершенно убежден, – отвечал маршал, – что есть одно лицо, которое может вам помочь в этом деле, человек могущественный… Но захочет ли он?
– Надеюсь, не будет с моей стороны слишком нескромным полюбопытствовать, господин герцог, кто это могущественное лицо?
– Ваша крестница, – отвечал герцог.
– Графиня Дю Барри?
– Она самая.
– А ведь, пожалуй, вы правы… Вы подали мне прекрасную мысль!
Герцог прикусил губу.
– Так вы поедете в Люсьенн? – спросил он.
– Без малейшего колебания.
– Однако графине Дю Барри не осилить оппозиции Парламента.