– Да, великолепная, – согласился Людовик XV, – но она не подходит.
– До чего же красиво, – с жаром продолжала Дю Барри, – кортеж, знать, пэры, все офицеры короля, за ними – огромная толпа народу, и потом – само Королевское кресло с пятью подушками, расшитыми золотыми лилиями… Пышная была бы церемония!
– Вы полагаете? – не очень уверенно спросил король.
– И роскошный королевский наряд: горностаевая мантия, брильянтовый венец, золотой скипетр, – в общем, весь блеск, который так идет к царственному и красивому лицу. Ах, до чего вы были бы великолепны, сир! – воскликнула графиня Дю Барри.
– Со времени вашего детства, сир, – прибавила графиня де Беарн, – в каждом сердце хранится воспоминание о вашей необыкновенной красоте. Кроме того, – продолжала она, – это был бы удобный случай для господина канцлера проявить хитрость и сдержанное красноречие, чтобы эти людишки были раздавлены правдой, достоинством, авторитетом.
– Я должен дождаться преступления со стороны Парламента, – сказал Людовик XV, – а уж тогда посмотрим.
– Чего еще ждать, сир? Что может быть ужаснее того, что сделано?
– Что же сделано? Рассказывайте.
– А вы не знаете?
– Парламент слегка подразнил герцога д'Эгийона, это не смертельно… Хотя дорогой герцог – один из моих друзей, – прибавил король, взглянув на графиню Дю Барри. – Итак, Парламент подразнил герцога – я положил конец их злобным выпадам, отменив приговор вчера или третьего дня, не помню точно. Вот мы и квиты.
– А знаете, сир, – живо проговорила Дю Барри, – графиня только что нам сообщила, что нынче утром эти господа в черных мантиях дождались удобного случая.
– Что такое? – нахмурившись, спросил король.
– Расскажите, графиня! Король позволяет, – сказала фаворитка.
– Сир! Господа советники решили больше не проводить судебных заседаний Парламента до тех пор, пока вы, ваше величество, не признаете их правыми.
– Неужели? – молвил король. – А вы не ошибаетесь, графиня? Ведь это было бы неповиновение, а мой Парламент не осмелится восстать, я надеюсь…
– Сир, уверяю вас, что…
– Полно, графиня, это, верно, слухи.
– Выслушайте меня, ваше величество.
– Говорите, графиня.
– Так вот, мой прокурор вернул мне сегодня мое дело… Он больше не защищает, потому что теперь никто больше не судит.
– Уверяю вас, что это только слухи. Они пытаются меня запугать.
При этих словах король взволнованно заходил по комнате.
– Сир! Может быть, ваше величество скорее поверит герцогу де Ришелье? Так вот, в моем присутствии герцогу де Ришелье вернули, как и мне, все бумаги, и герцог удалился в ярости.
– Кто-то скребется в дверь, – заметил король, желая переменить тему.
– Это Замор, сир. Вошел Замор.
– Хозяйка! Письмо!
– Вы позволите, сир? – спросила графиня. – О Господи! – вдруг вскрикнула она.
– Что такое?
– Это от господина канцлера, сир. Зная, что ваше величество собирался ко мне с визитом, господин де Монеу просит меня испросить для него аудиенцию.
– Что там могло случиться?
– Просите господина канцлера! – приказала Дю Барри.
Графиня де Беарн встала и хотела откланяться.
– Вы не мешаете, графиня, – сказал ей король. – Здравствуйте, господин де Монеу! Что нового?
– Сир! – с поклоном отвечал канцлер. – Парламент вам раньше мешал: теперь нет больше Парламента.
– Как так? Они, что же, все умерли? Наелись мышьяку?
– Боже сохрани!.. Нет, сир, они здравствуют. Но они больше не желает заседать и подали в отставку. Я только что их принимал.
– Советников?
– Нет, сир, отставки.
– Я же вам говорила, сир, что это серьезно, – вполголоса заметила графиня.
– Очень серьезно! – в нетерпении отвечал король. – Ну и что же вы сделали, господин канцлер?
– Я пришел за указаниями вашего величества.
– Давайте всех их вышлем. Монеу.
– Сир, в изгнании они тоже не станут проводить судебные заседания.
– Давайте прикажем им заседать!.. Неужели не существует более ни предписаний, ни королевских указов?..
– Сир, на этот раз вам придется проявить свою власть.
– Да, вы правы.
– Мужайтесь! – шепнула де Беарн графине Дю Барри.
– И поступить, как хозяин, после того, как вы слишком часто вели себя, как отец! – вскричала графиня.
– Канцлер! – медленно проговорил король. – Я знаю только одно средство. Оно сильное, но действенное. Я собираюсь занять Королевское кресло в Парламенте. Надо хоть раз как следует напугать этих господ.
– Сир! – вскрикнул канцлер. – Прекрасно сказано! Либо они подчинятся, либо пойдут на разрыв!
– Графиня! – обратился король к старой сутяге. – Если ваше дело еще и не слушалось, то, как видите, в том не моя вина.
– Сир! Вы – величайший в мире король!
– Да! Да!.. – эхом отозвались графиня, Шон и канцлер.
– Однако мир так не думает, – пробормотал король.
Глава 29.
«КОРОЛЕВСКОЕ КРЕСЛО»
Итак, состоялось знаменитое «Королевское кресло» с соответствующим случаю церемониалом, которого требовали, с одной стороны, тщеславие короля, с другой – интриги, подталкивавшие государя к государственному перевороту.
Королевский дворец был оцеплен войсками. Огромное количество лучников в коротких юбочках, солдат охраны и полицейских агентов должны были защищать господина канцлера. А он, словно генерал в день решающего сражения, должен был явиться для участия в этом предприятии.
Господин канцлер был непопулярен. Он сам это знал, и если тщеславие мешало ему понять губительность для него этого шага, то люди, лучше осведомленные о сложившемся общественном мнении, могли бы без всякого преувеличения предсказать ему позор или, по крайней мере, шиканье.
Такой же прием был оказан и герцогу д'Эгийону, которого инстинктивно отвергала толпа отчасти после парламентских дебатов. Король притворялся спокойным. Однако он был встревожен. Но видно было, как ему нравится его великолепный королевский наряд; он полагал, что ничто не может так защитить, как величие.
Он мог бы прибавить: «И любовь подданных». Но эти слова ему часто повторяли в Меце во время его болезни, и он решил, что если скажет так, то его обвинят в плагиате.
Для ее высочества это зрелище было внове, и она в глубине души, может быть, желала его увидеть. Однако, когда наступило утро, она с грустным видом отправилась на церемонию и не меняла во все ее продолжение выражения лица, и это способствовало тому, что о ней сложилось благоприятное мнение.
Графиня Дю Барри была отважная дама. Она верила в свою судьбу, потому что была молода и хороша собой. И потом, разве о ней не все уже было сказано? Что нового можно было прибавить? Казалось, она сияла, освещенная отблеском величия своего возлюбленного – короля.
Герцог д'Эгийон отважно вышагивал среди шедших впереди короля пэров. Его благородное, выразительное лицо не выдавало ни малейшего огорчения или неудовольствия. В то же время он и не задирал нос, чувствуя себя победителем. При виде того, как он шел, никто не догадался бы о том, какую битву затеяли из-за него король и Парламент.
В толпе на него показывали друг другу пальцем; члены Парламента бросали на него испепеляющие взгляды – и только!
Большая зала Дворца была набита битком, собралось более трех тысяч человек.
А вокруг Дворца толпа, сдерживаемая хлыстами судебных исполнителей и палками лучников, глухо гудела; не было слышно ни отдельных голосов, ни выкриков, однако по звуку можно было догадаться, что собралась огромная масса народу.
В большой зале установилась тишина; когда стихли шаги, каждый занял свое место, и величавый монарх мрачно повелел канцлеру начинать.
Члены Парламента знали заранее, что Королевское кресло не обещает им ничего хорошего. Они понимали, зачем их созвали. Они справедливо полагали, что король собирается объявить им свою волю; однако они знали, что король кроток, чтобы не сказать – труслив, и если им и суждено было испугаться, то лишь последствий церемонии, а не самого заседания.