Замбеккари слушает. Обещает. Они получат письмо. Они станут корсарами республики.
Под другим знаменем, красно-зелено-желтым, Гарибальди возобновит борьбу.
Давно было пора. В маленьком братском обществе Рио-де-Жанейро после нескольких месяцев жизни, которую он считал праздной, Гарибальди начал ощущать гнетущую тяжесть бездействия.
Он посещает салон Луиджи Далекази, инженера из Вероны, тоже эмигрировавшего после событий 1834 года и за несколько лет составившего состояние, после того как открыл торговый дом в Бахии. Он подолгу жил в Рио; у него были свои суда. Он и предложил Гарибальди маленькую гароперу «Мадзини» водоизмещением в двадцать тонн (рыболовецкое судно для лова гаропы, бразильской рыбы). Он принимал Гарибальди в своем салоне, где встречались итальянские республиканцы Рио и где бывали несколько молодых женщин.
Здесь Гарибальди нравился. Одна из племянниц мадам Далекази, юная красавица, позднее опишет его таким, каким она его видела в то время: «Это был молодой человек, светловолосый и сильный. […] Часто во время горячего спора мы заставали его погруженным в глубокую задумчивость, с отсутствующим видом. У него были глаза святого; они выражали нежность и бесконечную доброту. В такие минуты он бывал самим собой только с детьми и играл с ними, как с равными».
Но это существование явно его не устраивало. Чтобы вырваться (и еще потому, что итальянцев из Рио там было очень много), Гарибальди становится франкмасоном.
Этот акт, сразу же ставящий его в положение противников церкви, очень важен для Гарибальди. В XIX веке стать масоном — для папства значило вступить в союз с дьяволом и заслужить отлучение от церкви.
В Бразилии этот факт ничего не изменит в его жизни. Просто его отношения с Бенто Гонсальвесом, тоже франкмасоном, приобретут дружеский оттенок.
Но позднее, в Италии, где папство — вездесущая могучая сила, это приобщение к франкмасонству приведет к тому, что Гарибальди будет попросту отброшен церковью. Отныне между Гарибальди и ею, помимо политического противостояния, появится противостояние радикальное, которое не закончится даже со смертью.
А пока, в Бразилии, это приобщение облегчит Гарибальди вступление в экономическую жизнь. Так как нужно жить, и он не может существовать только благодаря помощи и гостеприимству.
Итак, вместе с Луиджи Россети он попытается создать коммерческое предприятие. Это кажется легким. Многие разбогатели, перевозя зерно из одного города на побережье в другой, а Рио — развивающийся город, ему нужны продукты.
Но для этого необходим хотя бы минимум компетенции. Гарибальди напишет позднее своему другу Кунео: «Причина нашего провала в том, что мы доверились людям, которых считали друзьями, а они оказались просто жуликами…Ни у меня, ни у Россети не было никаких способностей к торговле».
«Я устал, — напишет он Джованни Кунео в конце 1836 года, — влачить на земле столь бесполезное существование и плавать ради торговли. Будь уверен: наше предназначение — великие дела, а мы сейчас, в данную минуту, — вне своей стихии. Я несчастлив. Меня мучает мысль, что я ничего не моту сделать для нашего Дела. Мне нужны бури, а не штиль».
Гарибальди и Россети ждут в начале 1837 года официальное письмо, которое позволило бы им превратить «Мадзини» из маленького торгового судна в корсарское судно на службе у республики Рио-Гранде-до-Суль.
Гарибальди и Россети получили, наконец, обещанное разрешение. С точки зрения международного права, письмо, позволяющее совершать регулярные рейсы, более чем спорно. Указанное в нем судно — не «Мадзини», и разве есть хоть одно государство, признавшее правительство республики Рио-Гранде-до-Суль?
Тем не менее это позволило Гарибальди «курсировать по всем морям и рекам, по которым ходят военные или торговые суда правительства Бразилии»… Корсарское судно могло захватить их, применив оружие, и захват считался законным, так как законная и полномочная власть своим декретом давала ему такое право…
И вот Гарибальди — корсар на службе республики!
8 мая 1837 года «Мадзини» снялся с якоря и покинул Рио-де-Жанейро. Позднее Гарибальди писал, сообщая об отплытии и определяя этот поворот в своей жизни: «Я бросил вызов империи».
Экипаж — всего из восьми человек — шесть итальянцев, в том числе Луиджи Россети и Эдоардо Мутру, и два мальтийца.
«Мадзини», как его описывает Гарибальди, «всего лишь крошечное суденышко». Все его вооружение состояло из нескольких ружей, и не все моряки были похожи на Россети и Мутру, отличавшихся «чистотой нравов». Но «впервые у этих берегов развевалось знамя освобождения! Республиканский флаг Рио-Гранде!»
Плавание вдоль берегов Бразилии, между Кабо-Фрио и Рио, нельзя назвать спокойным и однообразным занятием.
Но «Мадзини» вышел в море, и вот он уже на широте Илья-Гранде. Показалась шхуна-сумака — с тяжелым грузом и под флагом Бразильской империи.
Вперед, на врага! На абордаж!
«Лусия» не оказала сопротивления. Она везла кофе. Это хорошая добыча. Прекрасное судно. Гарибальди захватил его, бросив «Мадзини». Пятеро негров из побежденного экипажа, которым он предложил свободу, вошли в состав его экипажа. Затем нужно было успокоить испуганных пассажиров («наших ни в чем не повинных врагов»), «удержать от насилия» собственных моряков и отправить на берег пассажиров, усадив их в шлюпку — с их личными вещами и продуктами. «Лусия» переименована в «Фарропила», поднят зелено-красно-желтый флаг Рио-Гранде-до-Су ль — и вперед, на юг, подняв паруса!
Эта операция — военная для Гарибальди и пиратская, с точки зрения закона — совершенно изменит его жизнь.
Отныне жребий брошен. Его профессией стала политическая борьба.
«Профессиональный революционер»?
Термин, в применении к Гарибальди, в первой половине XIX века — звучит анахронизмом. Он связан с Интернационалом, всемирной организацией, которая появится много позднее.
Обычно верят с тем близоруким самодовольством, которое характерно для любого века, каким бы он ни был, что все началось только с его приходом. А Гарибальди, а поэты, сражавшиеся в Греции, а еще раньше солдаты французской революции, а до них… разве можно прервать эту цепь? И значит, в ту далекую эпоху изгнанник итальянец мог стать борцом — даже на краю света.
Впрочем, продолжается все та же борьба.
Первое судно, подвергшееся досмотру, — «Лусия» — принадлежит австрийскому судовладельцу! Австрия, угнетающая Италию, Австрия Меттерниха, контролирующая все мелкие монархии полуострова, — Гарибальди встретился с ней здесь, у бразильских берегов. Эпизод символический, но радостный для этой горсточки людей, чья борьба не дает умереть надежде.
Задача тем более трудная, что политические и военные обязательства превращаются в серию авантюр, стычек, кораблекрушений, долгих пауз, вызванных необъятностью бразильских просторов, слабостью используемых средств, импровизированным характером войны, когда армии похожи на банды, которые сразу же рассеиваются, как только закончился бой. Это естественное окружение, социальная и политическая среда оставили неизгладимый след: в жизни Гарибальди это были важные годы — от тридцати (1837) до сорока одного года (1848: 15 апреля он уедет из Монтевидео в Италию), переход от юности к зрелости. Здесь он прошел испытание борьбой и стал вождем. Здесь ему пришлось столкнуться с людьми — соратниками или врагами, здесь он близко видел смерть, здесь любил, здесь бежал или шел на штурм. Здесь он знал радость и отчаяние.
Американский период — решающий для становления его личности. Всю свою жизнь он будет возвращаться к прожитым там годам.
Женщин он тоже будет вспоминать: и ту, что читала ему «Дайте, Петрарку, наших величайших поэтов», и сестер Бенто Гонсальвеса — президента Рио-Гранде-до-Суль, и их прелестную гостью, Мануэлу. «Я никогда не переставал любить ее, хотя и безнадежно, так как она была невестой одного из сыновей президента. Я поклонялся ее идеальной красоте и в моей любви не было ничего мирского».