Необходимо было их отбить. Карл Альберт колеблется, топчется на месте после двух успешных операций: при Гойто и Пескьере. Одна крепость пала. Почему бы не пойти дальше?
Осторожность Карла Альберта объясняется прежде всего двойственностью политики человека, преследующего узкомонархические цели. Аннексировать государства — да. Способствовать успеху демократов и республиканцев — нет. Милан и Венеция не внушают ему доверия. Враг не только перед ним, в австрийском мундире, но и за его спиной, в народных советах, создание которых уже стало реальностью.
Разве Мадзини не высадился в Генуе? И Гарибальди — не в пути? И разве посланный им Медичи не готовит десант гарибальдийского легиона где-то между Ливорно и Генуей?
Мадзини и Гарибальди — Карл Альберт хорошо их знает, недаром его правосудие четырнадцать лет назад приговорило их к смертной казни.
В остальных королевствах монархи проявляют ту же сдержанность. Пойти до конца — навстречу желаниям народа? Трон может не выдержать этой бури патриотических страстей.
Начиная с апреля Пий IX, чье избрание вызвало восторг и надежду, что он возглавит национальный крестовый поход против австрийцев, сложил руки в молитвенном жесте и заявил, что он, «пастырь народов», не может вести наступательную войну против Австрии.
15 мая в Неаполе Фердинанд II подавил революционное движение.
Начался спад.
Гарибальди еще не ступил на землю Италии. Когда «Сперанца» вошла в воды Средиземного моря, — в начале июня 1848-го, — волна революции начала понемногу спадать не только в Италии, но и во всей Европе.
В Праге, Вене, Париже — везде демократы отступают. И австрийская армия, которая не была расформирована, стала мечом реакции. В Праге и долине По маршал Радецкий контратакует, теснит пьемонтские войска и занимает Виченцу (И июня 1848 года).
Это означает, что фактически Пьемонт потерпел поражение и будущее для Италии закрыто.
«Операнда» пристала к берегу в Санта-Пола, возле Аликанте. Нужно запастись продовольствием и пресной водой. Капитан не задержится в испанском порту. Он приносит «известия, способные свести с ума», пишет Гарибальди.
Но эти новости уже устарели. Радецкий изменил ситуацию, повсюду — спад, весна пародов — всего лишь еще одна разбитая надежда, а на палубе «Сперанцы» все «обнимаются, мечтают и плачут от радости».
Нужно высадиться в первом же итальянском порту, чтобы принять участие в преследовании «отступающей» австрийской армии!
Гарибальди решает в этих условиях пристать л берегу в Ницце.
21 июня 1848 года «Сперанца» появилась в бухте Дезанж (Ангелов), подняв флаг итальянских патриотов.
Для Гарибальди — волнующие минуты. «Счастье такое, что хотеть большего было бы невозможно, недозволено!»
С борта «Сперанцы» уже видна Ницца. Гарибальди четырнадцать лет не видел своего города, Пончеттских террас, красной черепицы крыш, теснящихся у подножия холма, замка в глубине залива порта Лимпия.
На берегу толпа. Но: «Еще до того как мы вошли в порт, я увидел мою Аниту и сына Менотти, направлявшихся к нам на маленьком катере; на берегу мне аплодировали мои соотечественники. Скольких товарищей моего детства, друзей юности я вновь увидел и обнял в этот день?»
За четырнадцать лет город мало изменился.
Революция 1848 года, статус, пожалованный Карлом Альбертом, его, конечно, не могли не взволновать. Он не избежал веяний, затронувших Европу и полуостров.
Но не нужно обольщаться: город, хоть и насчитывал теперь вместе с предместьями более тридцати пяти тысяч жителей, оставался все таким же сонным. Стало приезжать больше иностранцев. Можно было видеть, как они прогуливались по «дороге англичан», вьющейся вдоль бухты Ангелов, — под белыми кружевными зонтиками на зеленой подкладке, защищающими от солнца, или загорали на зимнем солнце.
Но городом Гарибальди были не эти предместья по ту сторону реки Пайон. Он вырос на левом берегу, в «старом городе», в районе порта. Там он и остановился, у своей матери, где уже жили Анита и дети. Донна Роза стала еще меньше. Лицо ее под седыми, гладко зачесанными волосами, по старинной средиземноморской моде, сморщилось и потемнело. Она смотрит на сына, появившегося как чудо, странного, с длинными волосами и светлой бородкой, в красной рубашке и белом пончо. Он жив, знаменит, кажется счастливым. Донне Розе остается только молиться за него.
Для Гарибальди эти несколько дней, проведенных в Ницце, — награда за долгие годы изгнания.
Он окружен людьми, ему рады, его чествуют. С ним его мать, жена, дети, его город, его друзья.
25 июня в отеле «Йорк» на площади Сент-Доминик — ныне Дворцовая площадь — в его честь устроен банкет на двести персон. На банкете присутствует — можно оценить эволюцию со времени смертного приговора — интендант графства, представитель короля Карла Альберта, граф Соннас. Напротив отеля — казарма Сент-Доминик, там размещены шестьдесят три члена Итальянского легиона, их тоже чествуют как героев.
В конце банкета Гарибальди четко выразил свою позицию: отдать всего себя борьбе, встать на сторону короля.
«Когда земля родины будет освобождена от врага, я не забуду, что я — сын Ниццы, и всегда буду готов защищать ее интересы».
Да здравствует Италия, да здравствует Ницца и да здравствует король!
28 июня, покинув Ниццу, Гарибальди прибыл в Геную со своими легионерами, к которым присоединились еще шестьдесят семь молодых жителей Ниццы.
В Генуе все не так просто. Народ полон «радости и волнения». Королевские власти приняли Гарибальди «с холодностью неспокойной совести». Они боятся «красного человека», тех, кто идет за ним, тех толп, которые он может собрать, увлечь за собой — в революцию во имя республики, или повести в бой не по правилам стратегии, намечен-’ной монархом.
Как быть с этим бывшим противником, союз с которым тревожит правительство Турина? Пока он был далеко от Италии, можно было аплодировать его славе. В Генуе, при осторожной игре Карла Альберта, полной скрытых консервативных планов, он — помеха.
Но Гарибальди смущает не только пьемонтских министров и чиновников.
Даже его соратники недоумевают. Неужели он настолько изменил своим убеждениям, чтобы перейти в лагерь короля?
Сложная политическая ситуация, которую Гарибальди упрощает в своих высказываниях, создает напряженность в отношениях даже с теми, кто делил с ним изгнание.
Можно представить себе, как складывались отношения Гарибальди с королем, его министрами и генералами. Между двумя полярными мирами никогда не бывает ни настоящего союза, ни подлинного доверия.
Эти разногласия выходят далеко за пределы политики. Пьембпт-Сардинская монархия родилась на перекрестке двух миров, савойского и ломбардского, и привыкла к «двойной игре», в силу своего положения и своей природы. Как говаривал Людовик XIV, «господин из Савойи никогда не заканчивает войну в том лагере, в котором ее начал».
Их встреча состоялась в генеральном штабе Карла Альберта, в Ровербелла, возле Мантуи.
В этот день, 4 июля 1848 года, в долине По стояла такая страшная жара, что было трудно дышать, как перед грозой. Карл Альберт был подчеркнуто строго одет: мундир по форме, как подобает крупному военачальнику.
Гарибальди, прибывший из Генуи в своем нелепом наряде герильеро, утомлен месяцами морского путешествия и только что пережитыми волнениями.
Кстати, в Ровербелла, с влажным воздухом речной долины, он получит малярию, с частыми, короткими, но тяжелыми приступами.
Его провели к Карлу Альберту. Король смерил его взглядом.
«Я увидел его, почувствовал в его приеме скрытую насмешку, понял колебания и нерешительность этого человека и пожалел о том, что судьба нашей бедной родины попала в такие руки», — напишет Гарибальди.
Что касается Карла Альберта, он разделял презрение своих генералов, никогда не упоминавших имени Гарибальди и называвших его не иначе, как «эта личность из Монтевидео». Впрочем, Карл Альберт «с царственной любезностью» высоко оценит поведение Гарибальди в Америке, о котором он осведомлен.