Семья Гарибальди строит планы, мечтает. Затем внезапно наступает разочарование. Правительство отказало — из стратегических соображений, связанных с защитой архипелага — в разрешении на открытие карьеров на Капрера.
Гарибальди возмущен, он выступает против военных планов, ибо настало время, когда нужно заниматься мирным развитием Италии. Он отправляется в Рим как депутат и оживает от восторженного приема, оказанного ему на причалах. Чивитавеккья. Он предлагает свой план мелиорации римской равнины, но его оживление пропадает, когда он видит, что его слушают, не понимая, и, главное, не собираются переходить к реализации его проектов.
Еще одно разочарование, и к тому же совпавшее по времени с его финансовыми проблемами.
Одновременно с этим обострился его недуг. Деформирующий артрит снова мешает ему передвигаться. Он инвалид. Кресло, в котором он сидит, нужно подталкивать и ставить возле фасада дома или под деревом. В эти минуты его лицо выражает грустное достоинство и безмолвный протест. Он еще хочет выстоять. Один, без посторонней помощи. Но вокруг него все встревожены. Франческа думает о своих маленьких детях.
Когда в 1876 году к власти пришли левые, и главой правительства стал некто иной, как Агостино Депретис, гарибальдиец времен «Тысячи», бывший губернатор Палермо, Гарибальди, под давлением семьи и друзей, принимает пенсию, за которую проголосовало прошлое правительство.
Отныне ему больше не грозит нужда и он не станет сообщником правительственной политики. Гарибальди не из тех людей, которых можно купить. Но этот «дар нации», который ему преподнесен, в его глазах доказательство того, что он состарился. Потерял независимость. Для человека, воспевавшего когда-то вольную жизнь «матреро», скачущего верхом на коне по пампе, принятие пенсии унизительно.
Это естественное и всенародное выражение благодарности отечества в глубине души его огорчило.
Конечно, это позволило ему решить самые неотложные семейные проблемы. Он быстро организовал раздел пятидесяти тысяч лир ренты между своими детьми. Менотти спасен от банкротства. Риччьотти, неугомонный младший, в это время обосновавшийся в Австралии, получил сумму в пять тысяч лир. Дочери получили свою часть, более скромную, так же как и Манлио, как будто бы дети Франчески меньше нуждались в поддержке, чем два старших сына. В общем-то так оно и было. Но в этом неравенстве была какая-то несправедливость, допущенная Гарибальди. Ему нужно было поддержать самых неустроенных. И крестьянка Франческа, которую считали скуповатой, не возражала. Она также получила свою долю, и, кроме того, Гарибальди застраховал свою жизнь[51]. Для себя у него осталось всего пять тысяч лир.
«Разве я в чем-нибудь нуждаюсь? — повторяет он.
Он больше, чем когда бы то ни было, нетребователен в пище. Редко выходит из своей комнаты. Зимой 1877–1878 года он был тяжело болен и почти не вставал с постели. Он очень ослабел, и в этом состоянии ему довелось перенести еще один удар: смерть Аниты, дочери от Баттистины Равелло. У Аниты печальная судьба: ее доверили Эсперанце фон Шварц, а та превратила ее в свою полуслужанку — полу компаньонку. Анита взбунтовалась против экстравагантной немки и вернулась на Капрера, где Гарибальди ее плохо принял. Она получила солнечный удар и через несколько часов умерла.
Тогда Гарибальди понял, как она была ему дорога, и горько винил себя за свою небрежность. Он похоронил ее на кладбище Гарибальди, где уже покоилась его дочь Роза. Смерть окружала его со всех сторон.
Болезнь, разочарования, утраты, старость, о которой говорило все: и слабость тела, и поведение членов семьи, и дар нации — подтачивали его сопротивляемость и волю.
Чувствительность Гарибальди, которая всегда была острой, теперь обострилась до крайности. Нередко он плачет. Легко поддается волнению. Цепляется за Франческу, которая ухаживает за ним и выполняет все его желания — как это часто бывает с больными и стариками, не чающими души в тех, кто еще помогает им жить. А она, с той преданностью, которую всегда проявляла, внимательна ко всем его прихотям. Если он жалуется на то, что из своей комнаты не видит моря, так как скала закрывает горизонт, она нанимает людей и убирает мешающую часть скалы, а к семьдесят третьей годовщине Гарибальди она распоряжается пристроить комнату, из которой он сможет, наконец, видеть волны, бьющиеся о рифы Капрера. Когда она показывает ему новую комнату, он потрясен, рыдает, целует ей руки. Перед домом духовой оркестр с Маддалены играет в его честь. Он прижимает к себе детей. «Благодарите вашу маму», — повторяет он.
Старый воин — всего лишь человек, чья жизнь потихоньку близится к концу.
Он это прекрасно понимает и хочет уйти «в порядке», выполнить все формальности, в частности, официально признать себя отцом своих младших детей.
Он живет с Франческой, и она подарила ему троих детей, двое из которых живы, но она всего лишь сожительница, так как мимолетный брак, который Гарибальди заключил в 1860 году с юной маркизой Раймонди, не был расторгнут, несмотря на то, что Гарибальди в тот же день, когда состоялось венчание, отверг свою супругу и с тех пор ее не видел.
Теперь он использует всю свою энергию, чтобы разорвать узы, мешающие ему дать Франческе имя, на которое она имеет право, а ее детям законного отца.
Гарибальди добивается вмешательства короля Виктора Эммануила II, затем, в 1879 году, когда он принят его преемником (Виктор Эммануил II умер в 1878 году) Умберто I, он просит помочь ему в этом деле. Несколько месяцев спустя он посылает королю прошение о том же.
Государи, отвечают ему, подчиняются закону, который в этой области одинаков для всех. И трибунал отклоняет просьбу о расторжении брака.
Гарибальди не может этого допустить. Шантаж ли это, или доказательство его решимости? Но он заявляет публично, что обратится за помощью к своему другу Виктору Гюго, чтобы получить французское гражданство. Разве он не уроженец Ниццы? И тогда он сможет сочетаться браком с Франческой Армозино.
Общественное мнение Италии считает, что это бунт против слепоты судей, что с Гарибальди поступают несправедливо и что это позор для отечества.
Наконец, 14 января 1880 года апелляционный суд признает брак с маркизой Раймонди недействительным. Дело тянулось около двадцати лет.
Гарибальди не медлит. Ему было семьдесят три года, когда 26 января 1880 года он сочетался браком на Капрера с Франческой Армозино. С Мад-далены приехал мэр. Дети — Менотти, Терезита, Манлио, Клелия — окружили супругов. Поют. Плачут и целуются.
Последний праздник на Капрера.
Через два года с небольшим Гарибальди умрет.
Кто из окружающих не знает, что этот человек, которого носят в кресле или возят, живет свои последние месяцы?
Он бледен, кожа его лица истончилась, а взгляд затуманен. Он дышит медленно, как будто каждый вздох и каждое биение сердца требует слишком большого усилия. Он неподвижен, руки скрыты под пончо; кажется, что он угасает от усталости и переутомления.
Он понимает, что конец близок. 2 июля 1881 года, за два дня до своей семьдесят четвертой годовщины, он попросил, чтобы его оставили одного. Он пишет. Станет известно, что он составлял то, что озаглавил «Приложение к моему завещанию». Он добавил еще уточнения, связанные с кремацией, на которой настаивает.
«Тело мое будет сожжено па костре из капрерского дерева, в том месте, которое я отметил железной осью. Немного пепла будет собрано в гранитную урну и помещено в могилу моих дочерей, под акацией. Тело будет облачено в красную рубашку […] Мэр или любое другое лицо не будет извещено, пока мой труп полностью не превратится в пепел».
Опасается ли Гарибальди, что кремации могут помешать, или он хочет, чтобы этот акт, последний, был исполнен, как своего рода ритуал, в соответствии с масонскими верованиями?
Времени остается все меньше. Но еще можно что-то совершить, принять участие в сегодняшней борьбе, еще успеть сказать, что нужно бороться за присоединение Тренто и Триеста к территории страны. Гарибальди вспоминает о своих сражениях в Тироле, поддерживает тех, кто выступает за «единую и неделимую Италию», берет шефство над стрелковыми обществами, в которых должны тренироваться будущие новобранцы.