Картина третья
ЗАГОВОР
(1833–1835)
Место, которое Мадзини отвел Гарибальди, впервые принимавшему участие в игре Истории, было важным. Понял ли Мадзини, что Гарибальди достоин доверия и справится с возложенной на него тяжелой ответственностью, или он проявил легкомыслие и назначил Гарибальди, потому что тот оказался под рукой и нужно было найти кого-нибудь, кто захватил бы генуэзский арсенал, организовал мятеж в экипажах сардинского флота и поднял на борьбу с монархией народ, раздав ему оружие?
Как рассчитывал Мадзини, эта операция должна была дополнить и поддержать его основное наступление, которое планировалось на севере. Итальянские изгнанники, французские республиканцы и польские эмигранты захватят Савойю, от Швейцарии до Франции, — и трон Карла Альберта рухнет.
«Массовое вооруженное восстание, наступление на столицы, всенародное движение докажут всей стране и за ее пределами, что итальянская нация воскресла, что она дает сигнал для европейского восстания. Захват генуэзского арсенала равносилен Революции», — объяснял Мадзини.
Гарибальди молод, наивен, полон решимости. Он верит в успех.
Он отправился из Марселя сначала в Ниццу, затем в Геную. Мадзини передал ему значительный фонд, собранный «Джовини Италия»; с его помощью он должен был привлечь колеблющихся и приобрести сообщников. Необходимо, чтобы моряки перешли в революционный лагерь. Гарибальди предстояло это организовать.
В соответствии с законом, действовавшим в Пьемонт-Сардинском королевстве, Гарибальди до своего сорокалетия должен был прослужить пять лет в военном флоте. Конечно, он мог уклониться, как делали многие. Но нельзя было упустить такую прекрасную возможность. Он отправился на генуэзский призывной пункт, как на праздник, не думая о государственном механизме, чиновниках, полиции и шпионах.
В Ницце он часто собирал за дружеским застольем своих сверстников. Угощал, кормил, поил. И говорил, не приводя доказательств. Он считал, что друзья его юности похожи на него, что они загорятся от нескольких фраз. Гости поддакивали — и исчезали. Он считал, что сумел их убедить.
С непосредственностью, свойственной его возрасту и неопытности, он не мог себе даже представить, что от долга можно уклониться или, того хуже, после разговора с ним можно донести на него пьемонтским карабинерам.
Единственная мера предосторожности: ни донне Розе, ни Доменико Гарибальди он не рассказал о цели своей поездки.
Гарибальди их успокоил: он едет в Геную, чтобы исполнить свой воинский долг. С ним вместе едет его друг Эдоардо Мутру. Они вернутся.
26 декабря 1833 года Гарибальди и Мутру предстали перед властями королевского флота.
Генуя была самым крупным военным портом Пьемонт-Сардинского королевства. Часть кораблей стояла на рейде, другие, тяжелые трехмачтовые суда, были пришвартованы борт к борту, их высокие стрингеры и свернутые на реях паруса возвышались над причалами.
Арсенал занимал много зданий, расположенных близко от порта. Они и казармы, неподалеку от площади Сарцана, создавали грозный ансамбль. Их занимали карабинеры — жандармы, верные монархии. Генуя в самом деле была крепостью. В ней кипела жизнь. Она была главным торговым портом Пьемонта. Из нее Турин и города севера и Ломбардии, подвластной австрийцам, получали русскую пшеницу, восточные товары, английские машины. Генуя играла ведущую роль в жизнедеятельности и безопасности королевства.
Полиция там не дремала, и шпионов было много.
Правительство Турина в конце 1833 года знало, что Мадзини, кстати генуэзец, готовил удар. Австрийские шпионы давно предупредили Карла Альберта.
4 ноября 1833 года пьемонтский трибунал заочно приговорил Мадзини к смертной казни.
Глава «Джовине Италия» спокойно жил в Женеве. Руководителем восстания он назначил генерала Раморино, человека сомнительной репутации, бывшего участника императорских войн, изгнанного из пьемонтской армии после волнений 1821 года, сражавшегося на стороне польской революции в 1830 году, и… игрока! Он растратил в игорных домах Лиона 40 000 франков, полученных им для вербовки волонтеров. Хуже того, говорили, что он связан с Видоком, этим Вотреном Истории, бывшим каторжником, ставшим шефом полиции.
Как можно было победить в таких условиях?
Гарибальди ничего не знал об этой темной закулисной игре вокруг готовившегося восстания.
Редко можно встретить человека, более неподходящего для роли заговорщика. Когда в соответствии с традицией его спросили, под каким именем он хотел бы, чтобы его внесли в реестр королевского флота, он назвал имя брата Леонида, героя Фермопил, — Клеомброта.
Мутру сохранил свое имя.
Прежде чем попасть на борт корабля, необходимо было пройти медицинский осмотр; получить удостоверение личности: «Джузеппе Гарибальди, так называемый Клеомброт, родился в Ницце 4 июля 1807 года, волосы и ресницы светлые, глаза карие, лоб высокий, нос орлиный, рот средний, подбородок и лицо круглые, рост метр семьдесят».
Им выдали черный сюртук, белые брюки и цилиндр — военную форму королевского флота, затем они поднялись на борт «Эвридики».
И Гарибальди развернул свою деятельность. Он был так уверен в себе, так убежден в близости решающего часа. И совершенно лишен какой бы то ни было осторожности: он собирал вокруг себя маленькие группы моряков, раздавал им деньги, уговаривал бороться за Италию.
Его слушали и, казалось, одобряли. Это ни к чему не обязывало. И потом, он угощал вином или ужином, и сама открытость его пропаганды не имела ничего общего с заговором.
Что касается властей, они не мешали Гарибальди: за ним начали следить еще в Ницце, может быть, даже раньше — в Марселе. Они ждали, что возможные сообщники обнаружат себя сами. А главное, они не так уж опасались восстания.
Однако чтобы не рисковать, они решили перевести 3 февраля двух матросов третьего класса, Клеомброта и Мутру, с «Эвридики» на «Генуэзцев». Там у них не будет времени развернуть агитацию, так как Мадзини уже бросил своих людей на штурм королевства на северных границах.
Восстание было коротким и выявило полную неспособность Мадзини и «Джовине Италия» организовать сколько-нибудь эффективное выступление.
Швейцарская полиция и сардинские войска, прекрасно информированные, окружили, обезоружили или обратили в бегство поляков, которые 1 февраля попытались переправиться через Леман, итальянцев, перешедших Арв, и тех, кто, выступив из Франции, пытался занять Эшель 3 февраля 1834 года. Двое из сторонников Мадзини попали в плен. Они будут расстреляны.
Мадзини от волнения и нервного напряжения упал в обморок в лодке, которая должна была отвезти его в Италию. Он хотел отравиться, но не сумел достать яда. Бред. Абсурд. Раморино исчез. Польские волонтеры подрались с итальянцами. Таков был финал «Джовине Италия» и ее благородных планов: горстке людей редко удается победить государство.
Изгнанникам остается только горечь, надежда, безумная, как мечта, и новое изгнание. Мадзини уедет в Лондон.
В Генуе Гарибальди еще ничего не знает, кроме того, что восстание, намеченное на 31 января, перенесено на 4–5 февраля. Его встревожил перевод на фрегат «Генуэзцы». Он попросил увольнительную на берег.
Покинул ли он судно потому, что провокатор, чтобы вернее завлечь его в ловушку, дал ему понять, что восстание начнется в Генуе?
«Я слышал, что движение начнется в Генуе с захвата казармы карабинеров, расположенной на площади Сарцана… В час, когда все должно было начаться, я спустил шлюпку на воду и высадился у Таможни. Оттуда в два прыжка очутился на площади… Я прождал около часа, но никто не приходил. Вскоре я узнал, что восстание провалилось и что республиканцы бежали».
Немного позднее он в самом деле узнал, что дело Мадзини потерпело крах, что Мутру арестован. Ему оставалось только бежать. Зеленщица дала ему одежду своего мужа и еду на дорогу. Во Францию нужно было идти пешком, пробираясь по горным тропам.