— Они убили его?
— Да, убили, — бросил Ли, не сумев изгнать печаль из голоса, хотя тайпэну считалось хорошим тоном говорить о своих погибших воинах лишь восхищенно и уважительно.
— Они убили многих, — Хёсей поспешно отвел взгляд и вновь уставился в пол.
Весь оставшийся путь до трапезной они проделали в полном молчании.
В просторном зале, имевшем выход на широкую деревянную веранду, был накрыт богатый стол и расставлены высокие светильники с квадратными фонарями из непрозрачного стекла. Трое гостей ожидали на невысоких деревянных стульях, расставленных возле стен, а Тонг О–шэй и еще один из приглашенных о чем–то негромко, но яростно спорили на веранде за не полностью прикрытой перегородкой. Заметив Ли, дзито и его оппонент поспешил в трапезную, остальные присутствующие поднялись со своих мест, отвешивая церемониальные поклоны. Дзи еле удержался о того, чтобы и самому не начать кланяться в полный рост. Как тайпэн, он имел право ограничиваться лишь легкими кивками. Единственным человеком, перед которым склонялись тайпэны, опускаясь на одно колено, был Император.
— Тайпэн Сяо Хань, разрешите представить вам уважаемых граждан Ланьчжоу, — О–шэй на правах хозяина поспешил исполнить свои обязанности. — Мун Гжень из торгового дома Гжень и Кара Дэн из торгового дома Кун Лай.
Оба купеческих старшины оказались немолодыми мужчинами с длинными висячими усами и клиновидными бородками. Несмотря на это сходство и соответствие в одежде, различавшейся лишь гербовыми цветами домов, торговцы были совсем разными. Гжень выделялся массивной дородностью и некоторой тучностью, свойственной всему его семейству, а попечитель дел дома Кун Лай, напротив, был сух и невысок, что даже предавало ему какое–то сходство с карабакуру. Но была и еще одна объединяющая их черта — хитрый прищур обоих купцов сразу же говорил об их принадлежности к древней профессии тэккэй.
— Жибао Кан, распорядитель арсенала Ланьчжоу и военных императорских складов провинции, — дзито перешел к следующему гостю.
Кан был моложе Гженя и Дэна, однако, должность, на которой он состоял, редко давалась человеку без соответствующего опыта. С чиновником императорского двора Ли решил быть особенно осторожным, тот был прислан сюда напрямик из Золотого Дворца и мог быть в курсе жизни и биографии истинного Сяо Ханя. В остальном стройный улыбающийся Кан в своем синем облачении и круглой шапочке выглядел вполне добродушно и умиротворенно.
— Начальник городской стражи и командир ополчения Ногай из рода Ногай, — представил О–шэй последнего из присутствующих, того самого с кем спорил до прихода Ли.
Командующий гарнизона соответствовал всем «классическим» требованиям, выдвигаемым для таких людей, согласно народной молве. Средний рост, массивные плечи, бычья шея, распирающая воротник багряного суо, поблекшего за прошедшие годы от частого ношения; скошенный лоб, жесткая полоска черных усов над верхней губой и косой изорванный шрам над правой бровью, плавно опускающийся к перебитой переносице. Взгляд у Ногая был тяжелым и недовольным, хотя последнее стоило, наверное, списать на его предыдущий разговор с дзито.
— Судья Санго Кхан не смог прибыть, его здоровье заметно пошатнулось за последние недели, — пояснил хозяин дома, словно извиняясь перед гостем.
Позади Ли с тонким скрипом раздвинулись перегородки, и раздался тихий шелест шелков. Все гости, кроме разве что Ногая, тут же как по команде подтянулись, и дзи, обернувшись, сразу же понял почему.
— Моя супруга Нэйке и дочь Каори, — произнес дзито с явной гордостью.
Прежде, Ли приходилось видеть красивых женщин, но никогда раньше он даже не мог себе представить, что вся та красота может жалобно померкнуть рядом с теми, что стояли сейчас перед ним.
Каори в просторном нежно–вишневом платье и с замысловатой высокой прической казалась ожившей картиной неизвестного, но гениального художника, сошедшей с холста по воле могущественного духа. Ее карие глаза, смотрящие на Ли чуть искоса из–за поворота изящной обнаженной шеи, неожиданно начали пробуждать у него такие мысли, что щеки дзи покрылись заметным румянцем.
Жена градоправителя Нэйке О–шэй легко раскрывала секрет обворожительной красоты своей дочери. Несмотря на возраст, она казалась рядом с Каори лишь старшей сестрой, и ненамного «старшей», надо заметить. Белоснежное платье с искрящимися россыпями золотого песка подчеркивало ее живой (и отнюдь не аристократично бледный) цвет кожи, а лукавый взгляд притягивал не чистотой и юностью, как у ее дочери, а силой и мудростью опытной женщины.
— Тайпэн Хань, рады видеть вас в нашей скромной обители, — голос Нэйке разлился по залу серебряным перезвоном, заставляя невольно прислушиваться к каждому ее слову.