Спрыгнула на песок, отпуская гладкие стебли высокой травы. Море тут же продлилось, показывая себя влево, до черной тени под громадным обрывом. А направо торчали в воде обломки камней, ограничивая край бухты.
Прошла вдоль натянутой веревки, которая уходила под воду к сетям. И бросая на песок рюкзак, села на обманчиво теплый камень. На минутку, оглядеться. В месяцы, что держат в себе букву «р», сидеть на камнях и земле нельзя. Это с детства, и это важное знание.
Так вот. Лета встретила Ларису, когда писала роман, не в реальной жизни, встретила в собственном тексте. И уже написав, поняла, вот она — бывшая странная девушка, которая сумела остаться собой, и потому стала прекраснее. К ней хочется. Там было хорошо Витьке, так хорошо, что сама Лета немного позавидовала ему. Он стоял ночью на крыльце, курил и разговаривал с хозяйкой старого дома. Спал в тихой спальне, где за ситцевой занавеской прятались книжные полки. Беседовал с серой Марфой. Сумела ли Лета написать так, чтоб написанное было не только для нее? Это важно, но не очень, вдруг подумалось ей, а песок послушно пересыпался, проминаясь под ногами, мелкие волны ходили рябью, очерчивая раскинутое вдоль мокрой полосы море. И с невысокого обрыва свешивались плети жимолости, она все еще цвела, топырила светлые ушки цветов, похожие на сладко пахнущих крошечных зайцев. Как странно текут мысли, когда пытаешься додумать их до конца. Мало того, что конца у них нет, так еще и движение такое… эдакое… похоже на светлую морскую рябь. То, что казалось важным и непреложным, вдруг оказывается не таким уж важным, одновременно не теряя важности. Шаг вперед, два назад, один в сторону, и снова вперед… Наверное, так бывает, когда ты часть мира и осознаешь это, или хотя бы пробуешь осознать. Танец света и теней, рябь на воде, ход облаков, следы капель на лужах…
Когда-то Лета мечтала писать тексты, подобные флейте Крысолова, чтоб они брали читателя в плен и уводили за собой. Читателей. Во множестве. Но вот она пишет, пишет и пишет, и вдруг оказывается, это не самое важное. Конечно, приятно, знать, что читают, и что кому-то это тоже важно. Но это не цель. Слава не цель и деньги не цель. Приятное сопутствие, но не цель.
Цветки жимолости чуть просвечивали, как больной фарфор, казалось, увянут прямо под пальцами, и Лета бережно отпустила ветку. Дивный запах, тревожный, томный и не отсюда. Что же цель, Лета? Для чего ты оставила почти все, и главное теперь для тебя — писать? Ты мила, выглядишь на десяток лет моложе своего возраста, умеешь вести хозяйство, готовить, умеешь быть внимательной к мужчине, развлечь его, и не только днем. А еще прекрасно шьешь, и ты стала бы отличным профессиональным реставратором. Да и журналистом стала бы вполне неплохим. Почему выбрала это?
— Потому что это самое высокое и лучшее из моих умений. Соглашусь на меньшее, предам себя. Наверное, так. А еще меня не отпускают с этой дороги.
Все прошлые горести, печали, все измены, и то, как ее предавали, и как предавала сама, все страшные вещи, что случались с ней, они никуда не ушли, были с ней постоянно. И она видела, стоит свернуть, и страшное начинает маячить рядом, случается или собирается случиться. Можно смеяться над этим знанием и крутить пальцем у виска, а можно прислушаться к тому, что кричит тебе твоя собственная жизнь. Никто не застрахован от печалей и горя. И невозможно все устелить соломкой. Но можно думать и делать какие-то выводы, для себя. Если мироздание все время подталкивает Лету на эту дорогу, и если она ей по нраву, к чему вступать в схватку с ним? Лучше довериться и жить.
— Вот я и живу.
Она поднялась на обрывчик, чтобы спуститься в следующую бухточку. Мыс Фонарь, ожерелье небольших бухт, они были тут с Дзигой, но шли сверху, чтоб сразу попасть в бухту поющих ракушек. Сейчас она идет снизу, переходя из бухты в бухту, чтоб выйти в Голубиную, и оттуда подняться снова в поселок, в автобусной остановке. И наверное, хорошо, что Дзига не появился, вот время спокойно побыть с собой, подумать. Не показывать, а смотреть. Не рассказывать — слушать.
А еще где-то совсем рядом бродила ее новая книга. И это было странно и слегка пугало, хотелось быстро повернуться, чтоб застать нечто, прячущееся за спиной. Так неправильно, так не бывает. Еще пишется эта, туманная, пошаговая, сплетенная из ее неторопливых мыслей. Но внутри уже копится уверенность и желание. И еще неизвестно, о чем она будет, но вот люди, живущие в Ястребиной бухте, Ника и ее Фотий, и шебутной Пашка — они тоже появились стремительно, впрыгнули в Летину реальность, и не успела опомниться, как уже говорили, смеялись, жили и делали что-то. Значит — правильно?