— Пейте, господа миряне, пейте! За ваше здоровье! За ваше счастье!
Выражение «господа миряне» не сходило с его уст, повторяясь чрезмерно часто. Старшина чувствовал себя главой и начальником волости или сельского мира и боялся потерять малейшую возможность напомнить об этом. Мужики благодарили кивком головы и подносили к губам зеленоватые стаканы. Один Клеменс не пил и не принимал участия в разговоре. Он был молод, неженат и еще самостоятельно не хозяйствовал; сюда он тоже пришел с отцом и только при нем что-то значил. В присутствии старшины и всех этих старых, степенных хозяев он оробел и не решался подступиться к угощению. Его румяное синеглазое лицо выглядывало из-за плеча отца, за которым он стоял, жадно и робко посматривая на жбан и стаканы. Лукавые, живые, повеселевшие от меду глаза старшины встретились с его застенчивым взглядом.
— Аааа! — смеясь, удивился он и пальцем показал на парня. — Ааа! Господа миряне! Это кто же — парень или девка?
И, словно для того, чтобы лучше разглядеть, он нагнул голову сначала в одну, потом в другую сторону.
— Смотрю, смотрю и разобрать не могу! Кажись, парень, а стыдится и прячется за спину батьки, будто девка... Ну, покажись... Подойди к столу, а то я и вправду подумаю, что ты из мужчины в девку обратился!..
Острота его вызвала взрыв грубого смеха; Петр тоже засмеялся и подтолкнул сына к столу.
— Ну, иди, раз старшина зовет...
Клеменс вовсе не был так застенчив, как полагал старшина. Он, правда, закрыл рот рукой, но смотрел весело и прямо на начальника волости. Тот налил полный стакан меду и подал его парню.
— Пей, — сказал он, — чтобы скорей усы под носом выросли.
И, долив дополна остальные стаканы, повторил:
— Пейте, господа миряне, пейте!
Все пили и смеялись над Клеменсом; при упоминании об усах он провел пальцем по верхней губе, покрытой золотистым пушком, потом тряхнул головой и бойко выкрикнул:
— Ваше здоровье, господин начальник!
— Будь здоров! — ответил старшина и повернулся к Петру. — В солдаты не забрали, а?
У Петра просветлело лицо.
— Да, не забрали; когда настало время ему идти на жеребьевку, Ясюк был еще мал, а мне стукнуло пятьдесят шесть годков. Брат малолетка, отец старик — вот ему и дали льготу и оставили дома, слава богу...
— Вот и выкрутился, — заметил чей-то голос.
— Ну, счастливец! — добавил кто-то другой.
— Счастливец, — повторил Петр, — только бы господь во всем его так благословил.
Старшина снова налил стакан меду счастливому парню.
— Пей! — крикнул он. — Пей и помни, кто тебя угощает!
Парень заколебался, взглянул на отца, но Петр, довольный скромным поведением сына, как всегда не устоял против приятно щекотавшего его самолюбие почета и ободряюще толкнул Клеменса в локоть:
— Пей, раз старшина приказывает...
Клеменс, развеселясь и совсем уже осмелев, на этот раз не поднес стакан прямо к губам, а поднял его размашистым жестом; немножко меду пролилось на стол, а сам он подскочил:
— Чтоб ваш конь так брыкался! — крикнул он и осушил стакан до дна.
Шутка его до того понравилась окружающим, что, поднимая стаканы, все — один за другим — повторяли: