— Н-да, вы тут живете…
Вдруг Арне неожиданно мрачно исподлобья взглянул на Томми, резко повернул стул, как будто для того, чтобы подчеркнуть этим неожиданный оборот разговора.
— Вот если бы вы могли время от времени приглушать эту проклятую музыку. С утра до вечера этот поп просто сводит меня с ума! Как вы можете переносить это целый день, ума не приложу!
По радио зазвучала еще более жизнерадостная морская мелодия, когда Арне с мрачноватым видом вновь наполнил до краев свою рюмку.
— Вероятно, скоро поженитесь? — спросила Берит.
— Поженимся? — переспросила Алиса восторженно.
— Ты слышишь, Томми?
— Заткнись! — оборвал он ее.
В нем все перевернулось, когда он взглянул на ее пылающее лицо, широко раскрытые глаза с красными белками от солнца и вина.
Почему она была такой? Что могло ее привлечь в этих обитателях стандартных ОБОЗовских[2] домов со всем их угощением и приторной лестью. Неужели ее так легко можно было купить подобной ерундой. Насколько он успел ее узнать, она твердо стояла обеими ногами на земле, веселье в глазах, стабильность и надежность, хорошее настроение, всегда непрочь порезвиться, сильное тело, красивые зубы. О последнем он думал, потому что у него самого были хорошие зубы, и он всегда обращал внимание на зубы у других. И что же, теперь она всякий раз клевала на приманку этих Арне и Берит? Теперь она с удовольствием играла в игру «жених и невеста» только потому, что этой курице угодно было так окрестить их. Во дают!
Все уставились на него. Он грубо захохотал.
— Да уж, точно! Скоро поженимся! Ну-ка, дайте мне сообразить, надо выбрать подходящий день…
Его охватила паника, он заперт в этот мирок, ее ничтожный, скучный, мелкобуржуазный мирок.
— Ни за что не поддавайся на его уговоры бросить работу из-за ребенка, — решительно предостерегла Берит, в то время как Томми, шатаясь, встал со своего места.
— А кто же, извините, тогда будет смотреть за ребенком? — взревел Арне. — Детский сад что ли даст ему воспитание? Откуда у нас в обществе берутся агрессивные подонки? У меня их полный класс, дикие звери, без всяких привязанностей, совершенно не умеют себя вести, интеллект — на уровне пещерных жителей, запас слов, как у шимпанзе…
— Ты куда? — спросила Алиса у Томми, который с трудом пытался сделать несколько шагов, казалось, он ступает по льду.
— Извини, я хочу прогуляться, — пробормотал он. — Погода такая хорошая. Скоро вернусь…
Он сделал несколько шагов. Он оказался более пьяным, чем предполагал.
— Спасибо за вечер, вино, жареное мясо! Я скоро вернусь.
— Он осторожно обошел палатку, чтобы не наступить на оттяжки и направился в сторону пляжа. Он не знал, что Калле Шевен, приятель Блондинки, на некотором расстоянии следовал за ним.
20.
Волны тихо, в ритме вальса, бились о берег. Его каблуки вязли в песке. Тогда он снял сапоги и носки и пошел босиком, в то время, как его затуманенный мозг лихорадочно искал выхода из создавшегося тупика. А почему бы ему, собственно, не бросить все и не уехать. Разве ему некуда уехать? Чушь! Всегда есть куда податься. Например, в Швецию. Хотя, пожалуй, нет. Ведь в последний раз он совершил наезд как раз в Гетеборге. Это опасно. А он не дурак. Он ковылял вдоль берега.
Было довольно поздно. Палаточный городок совсем затих. Песок приятно щекотал пальцы, его окутывал запах морских водорослей, смешанный с запахом хвои. И он вновь уносился мыслями под высокую вишню, когда он стоял под ней в полных придорожной пыли ботинках и мечтал о девушке с танцев, той, которая станцевала с ним два танца, а потом ее увел восемнадцатилетний парень с машиной. Или с мотоциклом, или, по крайней мере, с лодкой и который никогда не смог бы испытывать к этой девушке такие чувства, которые испытывал Томми в тот вечер. Он никогда, никогда не смог бы с таким восторгом относиться к той девушке, с каким относился Томми, который в одиночестве нашептывал об этих чувствах ночи.
Он приблизился к автомобилям с прицепами.
Приближаясь к ряду погруженных в дремоту фургонов, он неотступно думал о Блондинке, он двигался так целенаправленно, как будто чья-то неумолимая, чужая воля гнала его, жаль, что он не мог видеть себя со стороны, но вот как раз на это ему было глубоко наплевать. Им двигала жажда примирения. В голове его крепко засела мысль о том, что он гнусно вел себя с Блондинкой, его мучило раскаяние, порожденное ночной тишиной и приятным шуршанием мягкого песка. Он вспоминал о слезах Блондинки. Он вспомнил ее покорное отчаяние, которое ввело его в заблуждение и он, как какой-то паршивый крот грубо начал залезать ей под блузку. Теперь он, наконец, понял, насколько она несчастна. Его переполняла сентиментальная жалость, и, кроме того, он не мог забыть ее груди. Томми направился прямо к стоянке фургонов, надеясь на встречу с ней, чтобы утешить ее, сказать — а что, собственно, он мог сказать ей? Вероятно, попросить прощения, чтобы она забыла о том, что произошло, и, кто знает, продолжить игру там, где она закончилась?
2
ОБОЗ — крупнейшая компания, строящая сравнительно дешевые кооперативные дома. — Прим. пер.