Человек подошёл ближе и прошипел саркастически:
— Провалы в памяти? Скорее провалы в совести, хотя и это понятие вашей компашке не известно. Я — Дэнтон, Дэвид Дэнтон, художник, правда, мистер Каваллини так больше не считает, а вы все глядите ему в рот, чтобы повторять за ним хором.
— Так, уже лучше. По крайней мере, я знаю, как вас зовут, мистер Дэнтон. Теперь попытайтесь мне внятно объяснить, чем вы так не довольны, — сказал Фрэнк, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — И главное, почему свои претензии выплёскиваете на меня.
— Я всем доволен! Всем! Я счастлив! — язвительно воскликнул Дэнтон. — Особенно тем кошмаром, которым услаждает взгляд Каваллини.
— Кажется, начинаю понимать. А ваших картин на выставке не оказалось. Их не взяли, и вы решили выплеснуть недовольство на меня. Да? А я тут при чем? Я что владелец этой выставки? Администратор, приёмочная комиссия?!
— Ты обещал заступиться за меня перед Каваллини, чтобы он не травил меня. Но ничего не сделал. Ничего. Вы все лижете ему задницу!
Вместо того, чтобы пришибить непризнанного гения, Фрэнк миролюбиво предложил:
— Дэнтон, давайте зайдём в кафе и поговорим по душам. Спокойно.
Тот кивнул. Они зашли в кафе, сели за столик Фрэнк заказал скотч.
— ОК. Внимательно слушаю вас, Дэнтон.
Дэнтон бросил полный тоски взгляд:
— Рассказывать особенно нечего. Я писал картины, которые выставлялись на выставках Каваллини, но…
— Их никто не покупал?
— Нет, покупали, почему же. И даже довольно неплохо. Разве, я — непризнанный гений, сижу и ною, что меня никто не понимает? Я имел глупость в одном из интервью сказать, что мне не нравится то, с позволения сказать, искусство, которое в основном заполняет галерею Каваллини.
— Да, это тошнотворно. Вы правы.
Дэнтон бросил недоуменный взгляд на него:
— Ты говоришь серьёзно? Впрочем, после этого интервью, я перестал видеть свои картины в каталогах галереи Каваллини.
— И что такого? Выставили бы в других галереях, свет клином на синьоре Каваллини не сошёлся.
Дэнтон с насмешкой посмотрел на него и протянул:
— Да, я вижу, Кармайкл, как тебя обработали в клинике. Память отшибло напрочь. Слышал, каково это. Заворачивают в мокрые простыни, засовывают оголённый провод в задницу и пропускают ток в несколько сотен вольт. В общем, Каваллини с дозволения хозяина сделал все, чтобы ни одна галерея не брала мои картины.
— С дозволения Райзена?
— Естественно, или ты забыл кто лучший друг твоего дяди? — брезгливо бросил Дэнтон. — Вот, старый каталог, можешь освежить в памяти, — добавил он, швырнув Фрэнку свёрнутую в трубочку брошюру.
— Да, это очень неплохо, мне нравится, у вас своя манера, — проронил Фрэнк, пролистав пару страниц. — Дэнтон, я куплю пару картин.
— Не надо. Мне не нужны подачки, я не бедствую, — пренебрежительно объяснил он, забирая каталог.
— Дэнтон, ну зачем вы вообще переехали в город? Думали, что здесь вас возведут на пьедестал, станете единственным и неповторимым? Вы бы встретились с подобным везде, не только здесь.
— Райзен обещал, что каждый сможет заниматься своим делом без оглядки на толпу, на фальшивую мораль. Я хотел творить без ограничений. Понятно вам? Считал, что здесь будут обеспечены реальные права всех, кто умеет работать.
— Он соврал. Бывает.
— Райзен не обманывал, — бросил Дэнтон с горечью. — Все выполнил, просто он считает, что права не включают в себя поддержку тех, кто не вписываете в его систему. «Функции права свободы слова состоят в том, чтобы защищать меньшинство от угнетения большинства, а не в том, чтобы гарантировать им популярность, которую они не заработали». Читали Райзена? Перечитайте внимательно. Я видел только то, что хотел увидеть. А когда это коснулось меня, понял, как он ловко обвёл меня вокруг пальца.
— Бредятина. Как можно защищать и при этом травить?
— Кармайкл, разуй глаза, так везде в городе. Райзен рассчитывает только на тех, кто зубами вырвет себе известность и хороший денежный куш. А я не умею рвать зубами. Могу только махать кистью. Ладно, — вздохнул он. — Излил душу, теперь могу с чистой совестью вернуться к своей работе. Работаю подмастерьем у известного мастера, которому позволено выставлять свои картины, — лицо Дэнтона скривилось, словно его сейчас стошнит.
Непризнанный художник побрёл к выходу, а Фрэнк выпил залпом скотч, и, раскинув руки, закрыл глаза и задумался.
— Вы тоже посетили эту замечательную выставку, мистер Кармайкл? И как, вам понравилось? Наверно, производит впечатление. Представляю, какие завтра будут заголовки в газетах, — проговорил он с отвращением. — «Гениальный Сальвадор Каваллини представил нам очередные великие творения!»