В данном случае поводом для цензурных придирок послужил фельетон Суворина о выставке исторических портретов (1870. No 74), в котором, по заявлению гр. Толстого, проскальзывала мысль о том, что "люди неблагородные почище всех аристократов" [57].
Но и до этого случая цензура не раз обращала внимание на его фельетоны. В одном из них шла речь о порядках, установленных остзейскими баронами в Прибалтийском крае (1866. No 252), в другом говорилось о диких нравах, царящих в стране и приводящих в ужас европейцев, например, когда им становилось известно, что в России "распечатывают и читают письма" (Вестник Европы. 1870. No 9). Ничего подрывающего основы строя в этих высказываниях, конечно, не было, поэтому и реакция на них была сравнительно спокойной. В первом случае Петербургский цензурный комитет решил "не возбуждать судебного преследования за неимением достаточных оснований к тому", во втором Совет Главного управления по делам печати решил отнестись "с снисхождением и не принимать против единичного появления их [т.е. непозволительных выпадов. - Е.Д.] каких-либо административных мер" [58]. Но определенное мнение о Суворине, и не в его пользу, у властей к началу 70-х годов, безусловно, сложилось. Во всяком случае, сочувствующий ему А.В.Никитенко зафиксировал в дневнике 3 ноября 1872 попытку цензурного ведомства отлучить Суворина от журналистики: "Цензура такие сделала на него [т.е. Суворина. - Е.Д.] натиски, что он должен был прекратить свою литературную деятельность по этой части. Итак, эта почти единственная живая струя в газете иссякла от дуновения холодной цензурной бури" [59]. Правда, страхи тогда оказались несколько преувеличенными, вскоре фельетоны Незнакомца вновь появились на газетных полосах.
Трагический для "С. -Петербургских ведомостей" оборот дело приняло в тот момент, когда газетой заинтересовались издатели "Московских ведомостей" М.Н.Катков и П.М.Леонтьев. Используя свои связи с всесильным Д.А.Толстым, они через него добились представления в Государственный Совет предложения о передаче упомянутой газеты в министерство народного просвещения [60].
Толстой разрешил Коршу редактировать газету только до 1 января 1875. Возможность продолжения аренды оговаривалась правом министра утверждать редактора газеты. Коршу ничего не оставалось делать, как досрочно отказаться от "С. -Петербургских ведомостей". В качестве правительственного чиновника за процессом перехода аренды наблюдал служивший у Толстого литератор Б. М. Маркович, имевший звание камергера и чин действительного статского советника. Вместо того, чтобы передать аренду в руки заваривших всю эту историю лиц, он за взятку уступил ее владельцу банкирской конторы Ф.П.Баймакову, помещавшему в свое время в этой газете биржевые отчеты. По мнению современников, Баймаков соблазнился возможностью получения казенных и частных объявлений. К тому же он рассчитывал, что прежние сотрудники "С. -Петербургских ведомостей" останутся в газете. Однако случилось непредвиденное: все они, за исключением А.А.Скальковского, заявили о своем уходе.
Редактировать газету согласился популярный исторический романист граф Е.А.Салиас де Турнемир. Предполагалось, что как чиновник ведомства Толстого он сумеет превратить "С. -Петербургские ведомости" в "Московские", если не по названию, то по духу. Но к новой для него роли он оказался совершенно не подготовлен.
Сын издательницы "Русской речи" Евгении Тур, пригласившей в свое время никому не известного провинциала Суворина в первопрестольную, он, следуя фамильной традиции, был не прочь воспользоваться его услугами и на сей раз. В письме к Баймакову он спрашивал последнего, не обратиться ли им для спасения газеты к Суворину, за которым пойдут и остальные бывшие ее сотрудники. "Что касается меня, то, чем более я думаю, тем более убежден, что надо сближаться с крайними, там таланты, а у моих много смирения и все блестит бездарностью", - писал Салиас [61].
Однако его приглашения никто из бывших сотрудников "С. -Петербургских ведомостей" не принял.
По свидетельству Баймакова, весной 1875 он вновь предложил "главным", по его выражению, сотрудникам Корша - Суворину и Э.К.Ватсону - вернуться в газету, но категорически возражал против утверждения "Московских ведомостей", что "хотел восстановить старую редакцию" [62]. Слухи об этом поползли с того момента, как редактором газеты стал сменивший Салиаса П.С.Усов. В делах Министерства внутренних дел сохранилась записка от 15 июля 1875, свидетельствующая об известной обоснованности этой версии: