— Ну так как, согласен пострадать за Отечество? — спрашиваю у немного опешившего от предложения Белякова.
Александр Фёдорович кивает:
— Как прикажете, Ваше Императорское Величество.
— Не приказываю, бери выше — добровольцев ищу.
Подскакивает с места и вытягивается:
— Если приказано стать добровольцами — будем ими!
Это прозвучало несколько пафосно, но впечатление оказалось смазано появлением подвыпившего Кулибина. Иван Петрович счастливо улыбнулся, покопался в бездонных карманах кафтана старинного покроя, снова вошедшего в моду, и положил перед нами что-то круглое, размером с некрупное яблоко, но с непропорционально толстым хвостиком.
— Твою жеж мать, граф! — первое желание — упасть под стол и уползти за ближайший угол. Удерживает только любопытство. — Это что такое?
— Мы вот тут с Товием Егорычем подумали, государь… три десятка ещё есть… Принести?
— Миша, слева один у моста, — тихий голос командира полка, бывшего Ахтырского, а ныне Третьего Гусарского Особого, прозвучал для Мишки Нечихаева громом небесным. — Спишь, аспид?
— Никак нет, господин полковник, — встрепенулся воспитанник, и взял на мушку дальнобойной кулибинской винтовки неясную тень на берегу канала.
— Смотри у меня.
Сегодня очередь Ивана Дмитриевича Бердяги лично давать урок воинского ремесла сироте, взятому на воспитание полком почти год назад. И такой не один, по спискам числится пятьдесят два кадета, но Мишка, как первенец, самый любимый. И с него же больше всех спрашивается. Берёзовую кашу в армии запретили, а то бы и её хлебнул…
Недавно вот что учудил — неизвестным образом проник в пороховой погреб, и разобрал там полностью четыре новейшие ручные ракеты системы старшего лейтенанта Засядько, только-только начинающие поступать на вооружение. А когда был пойман и награждён неделей отсидки на гауптвахте, то сильно обиделся — важному научному открытию вроде как помешали. Какому именно, так и не признался, но обещал в полёт на Луну отправиться в одиночестве, и никого с собой не взять.
Но это так, старческое ворчание на молодёжь. Случись Мишке уродиться тихим и послушным, разочарованию полковника Бердяги не было бы предела. Тем более и проказы, бывает, идут на пользу делу — сидя под арестом на гауптической вахте, воспитанник Нечихаев изрядно подправил произношение в английском, французском и немецком языках, доселе хромавшее на обе ноги. А куда деваться, если караул несут строгие учителя, донельзя раздосадованные внеурочной службой?
— Иван Дмитриевич, — тень у канала оказалась прикормленной в замковой кухне обыкновенной дворнягой, и Мишка позволил себе немного отвлечься. — А для чего гусару требуется умение лазать по крышам? Мы вроде как с острой саблей на горячем коне должны?
— А думать, значит, уже не должны? Нет, ежели хочешь, то в следующий раз с конём сюда забирайся.
— И всё же?
Полковник, которому и самому неоднократно приходили в голову вопросы о странных способах обучения гусар, только неопределённо пожал плечами, что, впрочем, так и осталось незамеченным в темноте. И тем не менее, приказом Его Императорского Величества кавалерия нынче превращалась во что-то невообразимое. Сегодня, например, отрабатывалась тайная охрана «важных объектов народно-хозяйственного значения». Ну причём здесь народ и его хозяйство? И тем не менее в присланной бумаге именно так и обозначено.
— Скажи мне, гусар Нечихаев, в чём состоит первейшая задача военного человека?
— Служить государю и Отечеству.
— Вот! Теперь понял?
— А чего я должен понять?
— А то, что никогда не можешь знать наперёд, куда тебя служба забросит и что делать заставит. Так вот и учись всему заранее. А ну как завтра прикажут Париж штурмом брать?
— Зачем?
— Зачем прикажут, или зачем брать?
— И то, и другое. Кавалерия, вроде как, для штурма городов не предназначена.
— Прикажут — будешь.
— Я тогда… — Мишка на минутку задумался. — Я тогда с воздушных шаров десант высажу.
— Вместе с конями?
— Не-е-е, пешком. В смысле, на парашютах.
Иван Дмитриевич поёжился и недобрым словом вспомнил фельдмаршала Кутузова, первым предложившего использовать сию дьявольскую выдумку в военных целях. Малоприятное занятие на старости лет — выпрыгивать из-под облаков с жестяным коробом за спиной и гадать, раскроется ли уложенное в него шёлковое полотнище, вытягиваемое за привязанную к корзине шара верёвку. Пока, слава Богу, несчастных случаев не было, зря что ли два месяца подряд коз да свиней сверху сбрасывали, но всё равно страшно.