– Это всегда успеется. А что за баркас?
– Шестивёсельный. А ещё там офицер с белым флагом.
– Никак капитулировать собрались? Экие проказники! – я посмотрел на Кулибина. – Сходил бы, Иван Петрович, узнал, что им надобно.
– А если они не захотят со мной разговаривать?
– С целым графом?
– Ну и что? К царю же едут, а не к графу.
– Да откуда же узнали, что я тут?
Механик ткнул пальцем вверх:
– А штандарт чей висит?
По уму самому бы поговорить, но, боюсь, не удержусь и прикажу повесить парламентёров на ближайшем столбе. Это только внешне выгляжу спокойно, пристойно, иногда даже весело, но внутри кипит скопившаяся злость и требует выхода. Срывать её на своих? Хватит, было уже такое и едва не закончилось апоплексическим ударом табакеркой в висок. Хотя там и других причин куча, но именно эта послужила поводом и моральным оправданием, для многих заговорщиков. Нет, свои, они и есть свои… их нужно любить, холить и лелеять. В определённых пределах, разумеется.
– Ну? – под требовательным взглядом Кулибин поёжился, тяжело вздохнул, и ушёл. – Давно бы так.
Отсутствовал граф долго, видно дожидался, пока англичане причалят, но через час вернулся с самым виноватым видом:
– Англичане отказываются разговаривать со мной, государь, и просят вашей аудиенции.
– Так сюда приведи.
– Я звал.
– И что?
– Не идут, боятся. Даже на берег не вылезают.
Угу, мне бы тоже на их месте было страшно вылезать – парламентёры, конечно, лица неприкосновенные, но по недавнему указу любой англичанин, ступивший на землю Российской Империи, объявлялся вне закона. Вооружённый считался разбойником и подлежал немедленному уничтожению, а безоружных нужно было отправлять в суд, где они получали по десять лет исправительных работ. В зачёт срока шло только рабочее время… Сурово, но… но справедливо.
Ладно, этих придётся отпустить. В смысле, пропустить беспрепятственно ко мне и дать потом уйти, так как пойти самому – урон государственному престижу.
– Гавриил Романович, у тебя бумага и чернила с собой? Ага, вижу что есть. Выпиши англичанам пропуск.
– А как его писать?
– Кто у нас здесь писатель? Как хочешь, так и пиши.
Державин кивнул, и зачеркал пером по листу, иногда в поисках вдохновения почёсывая затылок. Через несколько минут закончил, улыбнулся, и прочитал вслух:
– Изрядно, Гаврила Романович! – восхищённый Кулибин изобразил рукоплескание. – Только вот поймут ли?
– Как хотят, так пусть и понимают, – отмахнулся Державин. – Изволите поставить подпись, Ваше Императорское Величество?
Признаюсь, ожидал более представительных парламентёров. Там что, адмиралы закончились? Или эти помоложе и, соответственно, понаглее будут? Англичанин смотрит с вызовом, будто делает одолжение присутствием, козёл душной… Швед наоборот, глаза прячет. Ну да, он же представитель недавнего союзника, предательски ударившего в спину. Такое трудно простить, и на его месте любой будет чувствовать себя неловко.
Оба хорошо говорят по-русски. Только слова плохие…
– Ваше Императорское Величество, мы не уполномочены вести разговоры о капитуляции. Напротив, нам приказано потребовать обеспечить беспрепятственный выход кораблей эскадры из Финского залива.
– Так идите, я не держу.
– Но фарватер заминирован вопреки всем правилам ведения цивилизованной войны!
– У нас разве война? Не знал…
– И, тем не менее, мины нужно убрать, иначе…
Так… становится любопытно!
– И что же иначе?
– В случае отказа, адмирал Нельсон намерен атаковать форты и сам Кронштадт.
– Здрасьте! А не этим ли самым вы занимались последние три недели? Или за это время атаковалка выросла? Так укоротим под корень!
Нет, не понимают иноземцы русского юмора. Спорить пытаются:
– Адмирал всегда держит слово!
– Я тоже держу, господа. А мои условия таковы – в случае безоговорочной капитуляции сэра Горацио ожидает всего лишь расстрел, вешать не буду, обещаю. Остальным предстоит суд, скорый и справедливый.
– Считаете наше положение безвыходным, Ваше Императорское Величество? – англичанин выговаривал слова медленно, видимо сомневался в моих умственных способностях.
– Отчего же безвыходным? Выходы есть… и не через все из них выносят вперёд ногами. Первый я вам подсказал, остальные можете попытаться поискать сами. Впрочем… самый простой – повеситься самостоятельно.
– И это пожелание будет передано сэру Горацио.
Господи, как же они мне надоели!
– Иван Петрович, проводи гостей до баркаса. Иван Петрович? – не понял, а куда подевался Кулибин?
– Тут я, государь! – механик явился будто из-под земли, и всем видом напоминал обожравшегося сметаной кота. Только не той сметаной, что угостила внезапно расщедрившаяся хозяйка, а ворованной из соседского погреба с риском для жизни. – Звали, Ваше Императорское Величество?
Явно что-то задумал, если перешёл на официальное титулование. И ни в одном глазу совести. Выпытывать где был, не буду – мало ли в чём признается, а так ни о чём не знаю, и совесть спокойна. Слово, опять же, держать надо. А сам Иван Петрович не проговорится – кремень, не человек.
Сопровождающий механика юнга не таков – дай волю, всё разболтает. Причём не по злому умыслу, а от общего восторженного состояния. Это замечательно читается по лицу, даже не нужно быть опытным физиономистом. Не знавшие бритвы щёки важно надуты, крохотный нос задран вверх, чувство владения великой тайной распирает грудь и прибавляет росту… И терзают смутные сомнения – будто бы видел этого юнца ранее, но тогда он выглядел много старше и вроде был гусаром. Почему сейчас в морской форме?
– Граф, отведи парламентёров восвояси. И чтоб живыми, слышишь?
– Разве можно иначе? – в голосе Кулибина ненатуральное удивление и неискренняя обида. – И в мыслях ничего такого не держал, государь.
– Не рассуждать!
– Так точно!
– Молчать!
– …
– Что?
– …
– Ах да, молчать не обязательно. Выполнять!
Юнга съёжился от строгого окрика, предназначенного вовсе не ему. Трусоват? Или тут естественная робость храбреца и удальца пред начальственным взором? Сам, помнится, не любил…
– Кто такой будешь?
– Юнга дивизии Синего Флага Денис Давыдов, Ваше Императорское Величество!
Документ 22
"23 сентября 1817 года
г. С.-Петербург.
Милостивый государь! По совету некоторых моих знакомых и разсчитывая на ваше снисхождение, я решился доставить к вам двадцать экземпляров "РПК", что есть "Ручной Пулемёт Кушапова", изготовленного мною для нужд морской пехоты и пластунских подразделений. Следовало бы мне сперва спросить о том вашего позволения, но как дело идет к зиме и пароходы совершают уже свои последние рейсы, то я и прошу вас извинить мою поспешность ради этой причины.
Желание мое, не согласитесь ли вы взять прилагаемые экземпляры на рассмотрение Высочайшей Комиссии, а несколько из их числа переслать в действующие дивизии на Багдадском и Мосульском направлениях, с намерениями провести испытания в полной мере? Я соглашусь на все условия, какия только вам угодно будет предложить мне; и весьма одолжите, если соблаговолите поддержать ходатайство о моём вступлении в действующую армию.
Если вы не прочь от моего предложения, то я вас попрошу уведомить меня, могу ли я впредь посылать к вам оружие моего изобретения, изготовленное на Пожвинском заводе, и взамен получать от вас патроны к нему из фабрики княгини Лопухиной.
Покорнейше вас прошу почтить меня вашим уведомлением, и примите уверение в совершенном уважении преданнаго вам.
Г.К.Кушапов
P. S. Мой адрес: г-ну Габдулле Кушановичу Кушапову, управляющему завода Бр.Воронцовых в Пожве, в Перми, дом Кушапова, Љ 42."