Когда до вскрытой капсулы осталась буквально пара шагов, я умудрился рассмотреть в толще «соплей» и саму Машку. Тело прорисовывалось нечётко, зато белая майка и такие же мини-шорты неплохо так контрастировали с тёмными поверхностями кокона. Потом вдруг видимость резко ухудшилась, я рванул вперёд… и едва успел сместиться в сторону, чтобы не вписаться в Машку — та, как и я когда-то, пришла в себя, осознала, что пребывает в толще… чего-то, да ещё и лёгкие этой гадостью наполнены, и, естественно, дернулась, мгновенно вынырнув из слизи. Ну а дальше всё по стандарту: попытка вдоха, судорожный кашель и мучительная рвота. Первый раз оно всегда так. Потом привыкаешь, и такой бардак уже не устраиваешь. Да и в целом полегче процедуру переносишь. Но Машке простительно. Главное, жива. Ещё бы для полного счастья умом не тронулась… и так разумом скорбна, как любая старшая сестра, а тут ещё стресс… не обращайте внимания, это я от радости. Ну и увернуться успел, говорю же.
Соответственно, за процессом я наблюдал со стороны, с безопасного расстояния. По этой же причине, кстати, остался вне поля зрения сестрички — та, закончив опорожнять лёгкие с желудком и прокашлявшись, с трудом разогнулась и уставилась куда-то вдаль, скорее всего, на противоположную стену помещения. И, что характерно, головой особо не крутила — видимо, пыталась взгляд сфокусировать.
— Маш?..
— Ай!!!
Чёрт, напугал… ладно хоть, из капсулы не выпрыгнула. Хотя ещё неизвестно, что хуже — на пол сверзиться, или снова в «сопли» нырнуть… пришлось повторно переждать процедуру откашливания и отплёвывания, и только потом тихо и спокойно (насколько это вообще возможно, когда голос от волнения срывается) позвать:
— Маш, это я, Алекс.
— Алекс?! — резко повернулась на голос девушка. — Ка-а-а… кой ещё… Алекс?! Сашка, ты что ли?!
— Я тоже рад тебя видеть.
— Нет, это не ты… точно не ты! И голос странный… а с собой ты чего сотворил?! Что предки скажут?! Совсем сдурел, что ли?! Где они, кстати? И где я? Эй, а ты чего это? В глаза смотреть!..
… нет, не могу. Воспоминания навалились — и вот этот вот «режим старшей сестры», и её голос, и все повадки, вплоть до манеры смотреть этак вот иронично-снисходительно…
— Сашка?! Ты чего?.. Скажи что-нибудь… где мама? Отец?..
Ну да, она же не в курсе…
— Когда нас нашли?! Где я, в конце концов?! Отвечай, мелкий!!! — сорвалась на крик сестра.
— Маш… ты… блин! Короче, ты крепись, — пересилил я себя. И как в ледяную воду ухнул: — Ты одна выжила. Родители… они…
— Нет!!! Ты врёшь!!! Врёшь!!! Нет…
Да как же хреново-то… с трудом слёзы сдержал. Зато облапил бьющуюся в истерике сестрицу и кое-как успокоил. Ну, как успокоил… обнял, прижал, чтобы «сопли» из капсулы не разбрызгивала, да по спине принялся гладить. С Лизкой такое прокатывало обычно, прокатило и с Машкой — та уткнулась лицом мне в грудь и в голос разрыдалась. Но это ничего, это хорошо, скоро легче станет…
… как показал опыт, насчет «легче» я поторопился. Машку пришлось долго и упорно приводить в норму, но до конца мы так и не справились, несмотря на массу общих усилий: в меру способностей поучаствовали и Рин с дочкой, и Лизка с Борисычем, и Степаныч. У последнего, кстати, лучше всего получилось — его она прекрасно помнила, а поскольку тот уже и во времена, предшествовавшие катастрофе яхты «Аделаида», выглядел благообразным стариканом, то и изменился не сильно. В общем, как пояснил мне Степаныч в приватной обстановке, Машкина психика вцепилась в него, как единственный сохранившийся неизменным знакомый объект. Всё остальное (и остальные, ага) за семь лет порядочно поменялись. Казалось бы, эластичная детская психика должна была приспособиться… но куда там! Семнадцатилетний подросток вовсе не чистый лист, это уже вполне сформировавшаяся личность, да ещё и упрямая, с юношеским максимализмом и бабскими тараканами. Тот ещё коктейльчик! Натерпелись мы всякого, особенно в первый месяц. И истерики со слезами, можно сказать, самое безобидное. Они хотя бы скоротечные, не то, что чёрная хандра, длившаяся неделями. И тут только успевай смотри, как бы чего с собой не сотворила. Суицидальные намерения у Машки на лице читались. Это даже я заметил, хотя спокойно смотреть на сестру не мог, эмоции душили. Но всё же справились. И уже испытанная на других «утопленниках» методика помогла, и почти семейная обстановка. Почти, потому что условно к кругу семьи принадлежали только мы со Степанычем. Но я повзрослевший и незнакомый, а потому пугающий. Впрочем, через неделю-другую Машка ко мне привыкла, смирилась с фактом, а там под шумок и Лизку с Алексом-младшим в семью приняла. Особенно племяша.