Вскоре после разрыва с Корой молодой человек, готовящийся к экзамену на референдария, обручается со своей двоюродной сестрой Минной Дерфер, младшей дочерью дяди Иоганна. Имела ли здесь место какая-то необходимость? Или это был акт отчаяния? Испытывал ли он чувство горькой иронии и смирения перед судьбой, когда покорялся абсурдности положения, приговаривающего его к пожизненной связи с Дерферами? Или же ему просто хотелось предаться любовным утехам с юной дурочкой, для которой единственный путь в постель лежал через законный брак?
Гофман сдает экзамен в июне 1798 года. Одновременно дядю Иоганна назначают советником при Высшем апелляционном суде в Берлине. Ему удается выхлопотать для своего будущего зятя место при этом же суде. Перед отъездом молодой человек устраивает себе пару недель отдыха и предпринимает поездку сначала в Исполиновы горы, затем в Дрезден. Дрезден для него — это, в первую очередь, картинная галерея. День за днем бродит он по залам итальянских мастеров, и изобилие красоты опьяняет его, как вино, приводит его в дрожь, как порыв ледяного ветра. Светотени, фрукты, мясо, небо, золото украшений, складки одежд, гавани в закатном свете, лазурные ледники, желтые равнины Умбрии, соколиная охота, непорочные девы, тройная нить жемчуга, обвивающая лоб прекрасной дамы, — все это услаждает его жадный до красоты взор писателя, его пылкое воображение. Италия отныне станет для него царством прекрасного, подобно тому как итальянская музыка уже давно является для него синонимом совершенства. Всю жизнь его будет преследовать тоска по этой солнечной стране, на языке которой он уже говорит, чьи города столь часто будут появляться в его произведениях, но где ему никогда не придется побывать. Италия… В ней он угадывает то равновесие и внутреннюю гармонию, которых недостает ему самому.
В августе он, как было запланировано, поселяется в Берлине у Дерферов. Конечно, это не Венеция и не Верона. В конце XVIII века Берлин еще имеет скромный, провинциальный вид. Небольшая прусская резиденция, где сплошь и рядом встречаешь девушек, несущих корзины, и стариков, толкающих тачки под ивами и липами двух главных улиц. Если двигаться быстрым шагом, город можно обойти за четыре часа. В вечернее время не следует слишком удаляться от городских стен, ибо по возвращении рискуешь обнаружить массивные деревянные двери Бранденбургских ворот закрытыми. Улицы освещены очень скудно, и по ночам через регулярные промежутки времени раздаются шаги ночного сторожа с собакой, который с помощью свистка ведет отсчет часам, а в случае пожара трубит в бараний рог. Большинство домов одно- и двухэтажные; в тени барочных арок и ворот с витыми колоннами по бокам, под невидящими глазами каменных масок, мелкие торговцы с гансвурстами и укротители блох занимаются каждый своим ремеслом. После избавления от жесткой авторитарной власти Старого Фрица (прозвище прусского короля Фридриха II. — Прим. перев.) жизнь в Берлине стала веселой. В городе есть оперный театр, отличный драматический театр, литературные салоны Рахели Левин и Генриетты Герц. По булыжным мостовым, дребезжа обитыми железом колесами, проезжают экипажи дипломатов и одетых по последней моде актрис. Здесь можно увидеть превосходные гостиницы, нарядные кондитерские, почитать выходящие три раза в неделю газеты. Гофману дышится свободнее; он с детским восторгом осматривает все красоты этой столицы, где еще так много от деревни, где под ногами людей, обсуждающих последнюю художественную выставку, куры клюют зерна. Он гуляет по набережной Шпрее, минуя старую башню «в зеленой шляпе»; его шаги звучат меж зданиями, построенными Шлютером, и на каменных плитах церкви Николаи; он посещает окрестности Шпандау и сады Сансуси. Он начинает любить этот город, где ему суждено будет сделать еще две долгих остановки, из которых вторая завершится уходом в последний путь. Берлин становится его городом-любимцем, о чем очень метко пишет его биограф Эрнст Хейльборн, чьей книге я многим обязана: «Гофман дал Берлину его литературное лицо. До него это был один из многих городов, в названиях которых не ощущалось дыхания подлинного своеобразия. Через него город получил характер, в его произведениях выкристаллизовалась атмосфера Берлина. Он сделал для Берлина то же, что Бальзак, в чем-то близкий ему по духу, сделал для Парижа».