Задерживаться и впрямь смысла не было. Лично я не сомневался, что Кхмыря для красного словца преуменьшил опасность нашего задания, но, какие бы ловушки ни ждали нас впереди — мы в них уже попались. Оставалось лишь надеться на здравомыслие советника: вряд ли он бы стал посылать кого-то к профессору, не веря в успех возложенной миссии. С другой стороны, он понятия не имел о наших истинных возможностях, вернее, об их отсутствии.
Попрощавшись с Кхмырей, мы направились к выходу.
— Удачи! — махнул нам рукой вельможа, — возвращайтесь быстрее! Если всё выгорит, так уж и быть, хряпнем вместе матерой кваказябки.
Гоблин любовно посмотрел на вожделенную золотистую бутыль.
— Ну, что же, где тут у вас интендант? — спросил я у контрабандиста.
Жупель пожал плечами.
— Узнаем, — ответил он.
В следующем коридоре нам попался стражник, мастерски овладевший искусством спать стоя. Защитник трона мирно посапывал, подпирая грязную стену не менее грязной спиной. Кинжал его мирно лежал рядом, на невысоком треножнике. Как говорится, бери — не хочу. Нас стражник заметил, только когда Жупель любезно пнул его ногой в бок.
— А? — страж испуганно приоткрыл один глаз.
— Где тут у вас склад? — спросил контрабандист.
— Аааа, — гоблин вяло махнул рукой дальше по коридору. Убедившись, что мы не какая-либо важная шишка, а значит, плясать перед нами нет необходимости, он снова закрыл глаза.
— А где тут у Вас уборная? — поинтересовалась Люция.
— А? — удивленно моргнул страж.
— Сортир где, тебя спрашивают? — объяснил Жупель.
— Аааааа, — догадливо протянул страж и указал на ближайшую дверь.
Люция благодарственно кивнула и направилась в уборную. Впрочем, уже через секунду девушка выскочила обратно, заметно потрясенная. Возможно, при желании я мог "прослушать" её мысли, вот только делать этого мне совершенно не хотелось.
— Вы бы хоть щеколду поставили! — гневно произнесла принцесса.
Стражник удивленно посмотрел на девушку.
— А зачем? — спросил он, — чего там красть-то?!
— Ну, всё! Хватит с меня этого города, этих гоблинов, их отвратительных королей, кваказябки, бескультурья и сортиров! — рявкнула Люция, а затем повернулась к нам — вы, двое, живо к интенданту, я предпочту переночевать на болоте. У костра.
На изящных ноготках принцессы засверкали магические искры.
"Вообще-то, — подумал я, — она не вправе отдавать приказы мне — вассалу князей Вороновских. Конечно, я уже прислуживал ей, но это было либо по приказу князя, либо по собственной воле. А Жупель-то вообще тут не пришей кобыле хвост".
Глаза принцессы опасно сверкнули. Мы вместе с контрабандистом поспешно побежали вперед по коридору. Сейчас явно было не время рассуждать о юридических тонкостях.
Глава V "Вторая ночь на болоте"
До темноты мы не успели уйти далеко. Что неудивительно. Люция просто стремилась убраться из Гадюшника, и стоило нам только выйти за пределы города, как девушка сразу сбавила шаг. Мы с Жупелем тоже не стремились к славе героев-скороходов. День выдался непростой, волей-неволей накатила сильная усталость, а, самое главное, проклятая кваказябка ещё не успела окончательно выветриться из головы.
Глаза сами собой начали высматривать подходящее место для ночлега. Оно, по счастью, вскоре обнаружилось, и мы смогли устроиться на отдых. Надо сказать, как раз вовремя. Брюзжание Жупеля становилось совершенно невыносимым, и оставалось надеяться, что на привале он таки угомонится и заснет до утра.
Определенно, контрабандист тяжело переживал неудачное завершение переговоров с Кхмырей. С точки зрения Жупеля, мы сами у себя украли десять золотых! Памятуя о распухших ушах, нелюдь поостерегся высказывать свое мнение Люции, зато на мне отыгрался по полной. Жупель горячо доказывал, что за "такое" в порядочном гоблинском обществе сразу в морду бьют, до полного выправления мозгов в правильное русло. Контрабандист оплакивал "профуканные" десять целковых, словно собственную мать. Хотя, как знать, возможно, её-то смерть вызвала бы в черствой душе гоблина куда меньшие терзания. Жупель не преминул подсчитать и сообщить мне: сколько на десять златых можно купить кваказябки, как долго можно пользоваться любовью всех гоблинок в "Трех распутных эльфийках", каких важных друзей и знакомых можно завести, и ещё много чего, о чём я бы предпочёл никогда не узнавать. Горе нелюдя было воистину безмерно. Последний раз о несовершенстве человеческой природы так сокрушался только Феофан Миролюбский, аккурат перед тем, как еретики, именовавшиеся тогда королевскими палачами, сделали из него Великомученика. Тот факт, что хоть пятьдесят, хоть сорок целковых ещё предстояло заработать, гоблина нисколько не смущал. Жупель успел причислить обещанную плату к личному благосостоянию, и сейчас полагал, что пресловутые десять золотых у него украли. Контрабандист считал, что после всего произошедшего я, как честный человек, просто обязан отказаться от своей доли в пользу "остальных членов команды". Своё мнение гоблин высказывал убедительно, громко и… каждые пять минут.