Выбрать главу

Вдруг все звуки боя, пробился истошный крик, забившегося в агонии мечника:

— Спасите, братья Света!!!

Я вздрогнул и принялся читать молитву. Послушники последовали моему примеру. Целительная сила вошла в несчастного воина, но было уже поздно. С тоской я осознал, что эмоции взяли верх над моим разумом. Удары, полученные парнем, были слишком сильны. Мечника сковала судорога, а мы просто продлили его агонию, потеряв часть силы магического кристалла.

Увидев, что мы не смогли спасти товарища, Тимоф и другие братья закричали от горя. Я же почему-то не смог издать из себя ни единого звука, просто оказался скован. И тут мои глаза встретились с кроваво-красным взором нелюдя. Орк, пробившийся сквозь ряды мечников, был совсем близко от нас. Братья попятились. Я же замер. Почему-то в тот момент мне казалось, что если я буду стоять, орк меня не заметит. Видимо, нелюдь представился мне сейчас животным, вроде тупого сельского быка, которого просто не стоило трогать. К сожалению, орк, несмотря на ещё более примитивные, чем у быка, эмоции, явно не хотел успокаиваться. Он, в отличие от буйного Чернолобика, явно не мог соблазниться стогом душистого сена. Предчувствуя легкую добычу, орк в дьявольской усмешке продемонстрировал мне ряд своих острых зубов и бросился в атаку, подняв вверх мощную дубину. От ужаса я совсем впал в ступор, не зная, как защититься.

— Помогите мне! — прорезался вдруг в моем сознании голос князя.

Зов господина вывел меня из оцепенения. Лорд Герхард нуждался в нашей помощи! Неожиданно я почувствовал поднимающуюся во мне волну храбрости. Я знал, что делать! Вытащив из сумки уже изрядно поблекший кристалл, я швырнул его братьям.

— Лечите князя! — последовал мой приказ.

Братья не ответили, но у меня не было времени подбодрять их. Предстояло задержать орка. Попросив у матери прощения за все свои прегрешения, я сделал шаг навстречу монстру. В этот момент мне оставалось уповать только на то, что духовник не солгал мне, и Светлый Властелин наградит раем душу того, кто именовал себя Англиром и прожил на земле аж двадцать пять зим.

В один прыжок орк оказался рядом со мной и нанес удар. На пределе реакции я сумел увернуться, отпрыгнув в сторону. Дубина орка прошла сквозь воздух, не встречая сопротивления. Не рассчитав собственной силы, нелюдь покачнулся вперед, не удержав равновесия. Я подавил в себе первый позыв к бегству. Орк бы не стал меня преследовать, а двинул бы дальше, атаковав моих братьев и князя. Я же, несмотря на весь свой страх, не мог их бросить. Возможно, это всё равно был страх, но не страх смерти, а боязнь осуждения — если не со стороны людей, то, по крайней мере, самого себя. А я верил, что в этом мире есть вещи похуже смерти.

Воспользовавшись промахом орка, я подскочил к нему сзади и изо всей силы толкнул его локтем в спину. Нелюдь, однако, не упал, развернувшись, он наотмашь ударил дубиной, рассчитывая, видимо, просто снести мне голову. Я пригнулся. Оружие со свистом прошло над моей головой. В следующий момент я вытянулся и нанес удар кулаком, метя в глаз. В этот момент мне, как никогда, было жалко, что служителям Светлого Властелина запрещалось носить оружие. Я вложил в свой удар всю силу, но орк, казалось, и глазом не моргнул. Сделав шаг вперед, нелюдь ударил меня ногой, метя в пах. В последний момент я успел подставить бедро. Увы, даже так мало не показалось. Боль сковала мышцы, и я упал на землю. Надо сказать, как раз вовремя, так как в следующий миг над моей головой снова просвистела дубина. Видимо, нелюдь не ожидал, что удар, детский для него, просто собьет с ног обычного человека. Зарычав, орк замахнулся своим оружием, решив, видимо, крепко припечатать меня к земле. Едва-едва я снова успел увернуться и откатиться в сторону. Дубина врезалась в землю, уйдя вглубь на добрую половину. Орк издал недовольный рёв.

Неожиданно меня осенило вдохновение. Зачерпнув пальцами ком рассыпчатой земли, я, чуть приподнявшись, швырнул его в морду орка. Мне повезло, песок забил мерзавцу пасть и глаза. На какое-то время орк почти ослеп. Огромные глазищи непроизвольно заслезились, но легче нелюдю не стало. Взбешенный орк принялся хаотично махать дубиной, пытаясь почти наугад поразить меня. Я быстро отступил и, подняв с земли первый подвернувшийся камень, швырнул его в нелюдя. Удар пришелся прямо в челюсть. Не без удовольствия я заметил, что два огромных передних зуба треснули и раскололись пополам. К несчастью, я слишком увлекся и забыл про боль в бедре. Она моментально дала о себе знать, когда я попытался увернуться от очередного удара дубиной. Прыжок не удался мне до конца, и несколько шипов вскользь прошли по моему плечу, разодрав робу. Я вскрикнул от боли и зажал рану рукой. Пальцы мигом залились кровью. Первый раз за свою жизнь я был ранен! По словам Романха, настоящий боец замечает раны на своём теле только после боя, когда готовится почистить доспех. Я, видимо, не был настоящим бойцом, да и доспехов тоже не носил. Вместо этого я откровенно растерялся при виде собственной крови. Одно дело — произносить молитвы, исцеляя раны мечников, и совсем другое — чувствовать боль на своей собственной шкуре. От шока я снова слишком поздно заметил дубину, и снова не успел до конца уйти из-под удара. К тому времени орк уже порядком подустал от размахивания оружием, и это, видимо, спасло мне жизнь. Удар пришелся вскользь, чуть выше солнечного сплетения. Не устояв, я рухнул на землю, одновременно пытаясь понять, сломаны у меня ребра или нет. По-видимому, нет. Хотя в данный момент этот вопрос можно было смело отнести к разряду непринципиальных. Я не мог сопротивляться, а орк, нависнув надо мной, готовился завершить начатое! По словам Романха, перед смертью у настоящего бойца проносится перед глазами вся его жизнь. Я точно не был настоящим бойцом, так как у меня перед глазами стояла только огромная орочья дубина. И никаких воспоминаний! Правда, в двадцать пять лет и вспоминать-то было особенно нечего. Жил, учился, молился, любил маму и гномий эль. Маму всё-таки больше, может, хоть это мне зачтет Светлый Владыка? Но сейчас я почему-то меньше всего верил в его существование. Может, поэтому моё тело сейчас и валялось на земле? Вдруг моя душа осуждалась за ересь в мыслях?