Сандалии утопают в грязи. Каждый шаг сопровождается отвратительным хлюпающим звуком. Кое-как добравшись до хижины, я открываю покосившуюся дверь и заливаю воду в котел. Тут в голову, как молния, ударяет предательская мысль: "А что мне помешало ночью, во время ливня, выставить ведро на улицу?! К утру оно бы заполнилось свежей дождевой водой, и не пришлось бы мучиться и идти к колодцу". Тут же вспоминается знаменитое изречение Святого Великомученика Феофана Миролюбского: "Умная мысль на дурную голову, как дождь к концу засухи — вроде и благодать, но посевы уже умерли!". Оставалось утешать себя тем, что вчера мне просто было не до того, весь день прошел в молитвах и в просьбах Светлому Владыке о ниспослании людям Божественной благодати. Как всегда Господь-Орел молчал, игнорируя просьбы старого отшельника. Возможно, оно и правильно. Что старый отшельник — то есть я, может понимать в человеческой природе? Сквернословие, богохулие, прелюбодеяние и прочие пороки привели меня сюда, заставили уйти от людей, чтобы молиться за них, не видя грехи! Может, за годы, прошедшие с начала моего отшельничества, что-нибудь изменилось? Вдруг мир стал лучше, а люди добрее и честнее. Вряд ли…. Судя по иногда навещающему меня деревенскому люду: от молодых юношей и девушек до толстозадых баб и упитанных мужиков, не видящих под животом собственные ноги, до просветления "тварям Божьим" ещё далеко. Все они, конечно, приходили к старому и мудрому отшельнику покаяться, якобы "снять грех с души", а попутно попросить об исцелении какой-либо интимной болячки, которые всегда возникают, если гулять со всеми в деревне. С обязательным после "покаяния" скромным подарочком, вроде запеченной курицы, ягод, чистой одежды и всего такого; дабы священная тайна исповеди точно уж осталась навеки скрытой и не пошла никуда дальше. Впрочем, не важно. Если хочешь наставлять, то ступай служить в храм и там уже окунайся в мирскую суету. Здесь же место для молитв, медитации и раздумий. Всё это так духовно, возвышенно, но до чего бесполезно! Светлый Владыка — Он есть всё и ничто! Он везде и нигде! Дух его проникает во всё бытие, одновременно оставаясь вне его. Значит, Он сам, без всяких указаний дурного отшельника, видит все людские пороки и порождаемые ими страдания. Видит и не пресекает! Значит, так должно быть…. Кто я такой, кто мы все такие, чтобы понять замыслы разума такого порядка?! Мыслима ли борьба со злом без низвержения фундаментального права свободы? Если нет, то, значит, не для мира людей, не из-за боли за всё человечество я пришел в эту хижину, чтобы быть одному и молиться. Не ради них, а для себя. Ибо каждый, кто задавал себе подобные вопросы, поневоле приходил к выводу: "Делай, что хочешь!", и, искусившись, падал в объятия черной магии, либо уходил от людей, отказавшись примириться с положением вещей, пытаясь снова и снова найти новые ответы на старые вопросы…
— О! Великие Силы, — послышался голос снаружи, — ну, можете Вы, святоши, существовать вот без всего этого?!
Я вздрогнул! Ведьма! Дверь хижины медленно отворилась, и по деревянному полу застучали острые каблучки. Незваная гостья с отвращением оглядела непритязательное убранство, презрительно фыркнула и, небрежно отбросив в угол свою старую облезлую метлу, направилась ко мне.
— Вот зачем всё это? Для чего? Какой во всем этом смысл? Объясни, мне! — вопрошала она, направив на меня обвиняющий перст.
Я замер от удивления. Не ведьма! Ведьмочка. Ещё молодая. С длинными черными волосами и прекрасными голубыми глазками, в коих играла веселая хитринка. Конечно же, Люция. Только до чего бесстыже она одета! На девушке красовалась яркая красная майка, явно сшитая самой скаредной в мире портнихой! Мало того, что работа не была закончена, где-то на ладонь выше пупка ткань резко обрывалась, оставляя полностью обнаженным живот Люции, так вдобавок и то, что якобы оставалось закрытым, наоборот, благодаря качеству нити создавало непозволительный просвет на её округлости. Ноги красавицы обтягивали… Нет, брюками это назвать было нельзя, скорее, шорты, такого же красного цвета. Каблуки принцессы по высоте простирались где-то между наказаниями: "за бабью дурость" (пять плетей на главной сельской площади) и преданию церковной анафеме "за разложение нравов и создание прелюбодейского уклада" (с последующим обязательным очищением святым огнем бессмертной души, путем сожжения греховного тела). Ведьмовская метла в таких условиях представлялась чем-то совершенно необходимым, ибо пройтись на подобных каблуках по сырой разбитой дождем земле — дело воистину невероятное! Тут уж только лететь.