Юнги Чонгука не хватает. Иногда так сильно, что он еле сдерживается, чтобы не дать слабину и не расплакаться прямо рядом с Джином. Юнги хочет, очень хочет, чтобы альфа был рядом, чтобы знал о малыше, чтобы заботился, чтобы хоть разок положил ладонь на его живот и послушал биение крохотного сердечка, но омега знает, что этого не будет. Юнги бы родить здорового и крепкого малыша, а потом он уже будет придумывать легенду для ребёнка, который рано или поздно спросит, где его отец. А пока Юнги не живёт даже, он будто пробуждается от тяжелого и вымотавшего его сна и ничего, кроме огромной и нечеловеческой усталости не чувствует.
***
— Мне так стыдно перед тобой, места себе не нахожу, — Роб опускается в кресло напротив Чонгука и взглядом приказывает своим работникам глаз с главного гостя не сводить, любые желания исполнить. — Я не знал, что он окажется таким неблагодарным, — вздыхает омега. — Я ему дом, работу, будущее подарил, а он просто сбежал, даже не попрощался, подставил меня перед моим главным клиентом.
— Перестань, — останавливает причитания Роба Чонгук и продолжает поглаживать ладонью волосы лежащего на его коленях красивого паренька. — То, что он сбежал, не твоя вина, и у меня к тебе претензий нет. Мне вообще уже плевать на него. Я поднимусь наверх позже, вышли ко мне своих лучших мальчиков, а про Шугу и думать забудь. Я приехал развлечься.
— Меня прям отпустило, — улыбается Роб и встаёт на ноги. — Тебя будут обслуживать мои лучшие мальчики, ты только пожелай, а я исполню. Раз уж Шуга тебе не интересен, значит, это не ты его ищешь, — пожимает плечами омега.
— Не понял, — альфа отодвигает от себя омегу и облокачивается о колени. — Кто его ищет?
— Люди, и не только. И это не самое удивительное, — говорит Роб. — Когда я получил первые запросы, то решил не реагировать, но потом их стало больше.
— Может, прослышали о профессиональной бляди и решили лично его способности проверить, — говорит Чонгук и сам морщится от своих слов.
— Я бы так и подумал, вот только ищут его из Дезира. Ладно, пойду выберу тебе мальчиков, — Роб встаёт на ноги и вальяжной походкой идёт к выходу.
Чонгук откидывается на диване и задумывается. Если Роб прав, и Юнги ищут из Дезира — это может значит только одно — Хосок вспомнил о брате. Воспоминания о Хосоке моментально переносят Чонгука в ту роковую ночь, где каждая рана на бледном теле Юнги, отзывалась чудовищной болью на волке. Чонгук никогда не забудет растерзанное и изуродованное тельце, закутанное в плед на его коленях, не забудет, как омега отчаянно цеплялся за жизнь, как льнул, как тыкался носом в шею, просил о защите, о тепле. Даже сейчас, учитывая, сколько времени уже прошло и как целенаправленно Чонгук пытается избавиться от образа омеги — всё равно ноет, всё равно болит.
У Чонгука всё время расписано, он живёт от встречи к встрече, хотя жизнь ли это. Жизнь у него только в предрассветные часы, когда можно остаться наедине с собой, можно не притворяться, снять и выкинуть к чертям все маски, можно стать единым со своим зверем и принять свою утрату. А Чонгук потерял. Он придумывает миллион причин и объяснений, почему это произошло, но факт остаётся фактом — Юнги ушёл: из Сохо, из квартиры, из клуба, но не из Чонгука. Он всё так же сидит внутри маленький, ещё не испорченный, не заляпанный чужими руками и похотливыми взглядами, тот самый, который в больнице с Куки в обнимку спал — он живёт в Чонгуке. Он умрёт с Чонгуком. Альфа на себе окончательно крест поставил, принял, понял, что ему иного пути не видать — он обречён жить без любимого, обречён быть самым влиятельным и главным в Бетельгейзе, но в то же время никем.
Чонгук знает, что Юнги в Итоне и что он сдружился с Джином. Чон этому рад — что бы между ними ни произошло, он не хочет, чтобы Юнги был один и проходил очередные трудности. Чонгук первые недели себя с трудом в узде держал, всё порывался в район проклятых, хотя бы мельком его увидеть хотел, но потом понял, что нельзя. Понял, что нового ничего ему не скажет и от него не услышит, и смирился. У Чонгука сотни дел, очередные смерти оборотней, пара вооружённых конфликтов на КПП, приближающаяся свадьба и дыра в сердце. Чонгук себя всё больше делами заваливает, ни минуты себе свободной не оставляет, боится, что Юнги придёт. Что стоит освободиться, омега всю голову займёт и сам к Итону альфу направит.
Чону терять контроль категорически нельзя. Хотя бы ради Тэхёна. Младшего за эти недели восемнадцать раз ловили при попытке пересечения границы, из-за него Чонгук сам вечно на взводе, даже слежку установил. Впервые в жизни Чонгук даже к Муну с просьбой обратился, наказал ему за сыном присматривать и обо всём докладывать. Часто Чон у брата ночует, приезжает и спит на диване — они почти не разговаривают, молчаливо распивают алкоголь и расходятся по комнатам. У них боль одинаковая, им для неё и слова не нужны. Чонгук спит спокойно, зная, что брат рядом, а Тэхён смотрит на старшего и пытается учиться, пытается стать таким же выносливым. Жаль, пока не особо получается. Да и Чонгук скала только с виду — у него внутри кладбище неоправданных надежд, граничащее с выжженной пустошью, которая после ухода Юнги осталась. Где-то там в этом мареве чёрный волк поскуливает, потерянную любовь всей своей жизни оплакивает, солью своих слёз землю пропитывает, клянётся, что отныне на ней ничего и ни к кому не вырастет. Чонгук это и так знает, только про себя в самые тёмные ночи его имя, как спасение произносит.
***
— Как же ты вкусно готовишь! Я серьёзно тебе поражаюсь, — с полным ртом бурчит Чимин сидящему напротив Джину. Ким пригласил омег на превратившийся уже в традицию по воскресеньям бранч.
— Чему это ты поражаешься? — Джин хозяйничает за столом, подкладывает Юнги панкейков и тянется к сиропу.
— Просто, если тебя поближе не узнать, ты такой… — Пак запинается, пытается подобрать правильное слово.
— Сногсшибательный, — к столу подходит вернувшийся с утренней встречи Намджун и сразу тянется к оладьям.
— Ну да, — бурчит Пак. — Просто я не думал, что такие сногсшибательные омеги ещё и готовить могут.
— Он такой, — альфа притягивает стоящего недалеко Джина к себе и зарывается носом в его шею. — Самый лучший.
— Перестань, — Джин шутливо отталкивает Кима и спрашивает, будет ли Юнги ещё панкейков.
— Ему хватит, — смеётся альфа и продолжает таскать со стола угощения. — Он и так уже кругленький, надо бы на диету сесть.
— Предохраняться надо бы, а не на диету садиться, — улыбается Джин залившемуся краской омеге и всё равно подталкивает ему вафли с сыром и грибами.
— Ну, так когда ты его папаше скажешь? — вдруг серьёзно спрашивает альфа у Мина.
— Я уже сотню раз говорил и повторю, — Юнги откладывает вилку и смотрит на Намджуна. — Это мой ребёнок и только мой. Ему об этом знать не надо, и он не узнает.
— Он отец ребёнка и должен знать, — сводит брови на переносице альфа и даже предупреждающе смотрит на двинувшегося в его сторону Джина, который сразу замирает на месте. — Ты не имеешь права так поступать.
— То, что он кончил в меня, не делает его отцом! — Юнги резко отодвигает стол и встаёт на ноги. — Ему не нужен этот ребёнок, не нужен я. У него чудесная жизнь в Сохо, он не искал меня, ни разу не поинтересовался, где я. Почему я должен ставить его в известность о том, на кого ему будет плевать!
— Потому что у него свадьба через три дня! — взрывается Намджун. — И мы с Джином на неё приглашены.
Юнги стеклянным взглядом смотрит на альфу, а потом изрешечённый словами-пулями Кима, обессиленный, опускается обратно на стул.