— Намджун! — восклицает Джин и, оттолкнув альфу, подходит к Мину, опускается рядом на колени. — Тебе нельзя нервничать, малыш. Пожалуйста, только не переживай из-за этого высокомерного сукиного сына, пошёл он со своей свадьбой.
— Я в порядке, — одними губами шепчет Мин, но взгляда со скрещенных на бёдрах рук не поднимает.
Три слова и сплошная ложь. Порядка в Юнги сейчас ноль целых и ноль десятых. Мин до рвущейся кожи в свою ладонь впивается, на сотни кусков распадается. Намджун бьёт прямо под дых, потом по хребту и контрольный в затылок. Юнги привык к боли, он с ней живёт, но иногда она притупляется, затирается где-то в самой глубине, особо наружу не вылезает. Эти три месяца так и было. Но сейчас она будто вновь родилась, расправила крылья прямо внутри — острыми шипами все разворотила, изодрала. Юнги от неё задыхается, она сильная настолько, что эту он не заткнёт, на паузу не поставит, не выревет. Она застревает в горле, першит, наружу просится, не умещается, но Юнги нельзя, он её глубже внутрь заталкивает, ограничивает собой, показываться запрещает. Это боль Юнги и только его, пачкать ею других, он права не имеет, он сам её проглотить должен, все отравленные шипы повырывать, продезинфицировать. У боли Юнги глаза чёрные-пречёрные и запах такой терпкий, под кожу въевшийся. Боль Юнги шестью буквами на сердце выжжена, с ней он родился, с ней и умрёт. Мин окончательно принимает, что Чонгука из себя не вытравить, и пусть, Чонгук Юнги не то, чтобы вытравил, так ещё заменил — Мин с ним внутри себя жить будет, а потом в зеркальном отражении того, кто внутри растёт, ловить. Юнги себя на вечные муки сам обрёк.
— Я и вправду в порядке, — старается убедить обеспокоенного Джина Мин. — Я знал, что это рано или поздно случится, и потом, у нас с ним всё в прошлом. Спасибо за вкусный бранч, я поеду в кофейню.
Юнги встаёт на еле его удерживающие ноги и в сопровождении Чимина идёт к выходу.
— Обязательно ты должен был всё испортить? — Джин подходит к прислонившемуся к столу альфе и становится напротив.
— Испортил тем, что правду сказал?
— Он любит его. Очень любит, а ты ему про свадьбу, как бы с ребёнком из-за этих переживаний ничего не случилось, — вздыхает омега.
— Знаю, что любит, поэтому и бешусь, — Намджун притягивает парня к себе. — Как он может быть молчаливым свидетелем того, что его любимого из-под носа уводят? Ты бы того омегу на куски разорвал.
— Сперва, любимый, я разорвал бы в клочья тебя, — щурит глаза омега. — И потом, Чонгук сам его оттолкнул, Юнги не тряпка, он отличный парень и достоин уважения, он не будет ползать в ногах этого волчары.
— Не знаю, мне просто жаль ребёнка, — альфа целует омегу в висок и позволяет тому покрепче обнять себя.
***
Той ночью Юнги так и не может заснуть, подолгу ворочается в постели, борется со съедающим его отчаяньем и проклинает свою судьбу. Чимин, услышав среди ночи шорох на кухне, тоже составляет другу молчаливую компанию. Рассвет омеги встречают на кухне с чашкой зелёного чая. Пак, который паршиво себя чувствует с утра, всё равно идёт на работу, убеждая Мина, что плохо ему от недосыпа, а не потому, что заболел. Юнги предупреждает омегу, что не пустит его в квартиру, если тот заболел, потому что не хочет болеть сам, боясь за ребёнка. У Юнги смена в кофейне с обеда, поэтому он решает прибраться и сделать небольшую перестановку в квартире, лишь бы чем-то себя занять и перестать думать о счастливом Чонгуке, ставящим подпись на брачном договоре.
***
Чимин несмотря на ужасную ломоту в костях и разрывающую голову боль, улыбаясь влетает в танцевальный зал и тепло здоровается со своей первой группой. Пак обещает себе перестать курить в такую стужу на балконе и выходить в подъезд. В квартире курить нельзя из-за Юнги, а на балконе Пак всё-таки, видать, простудился.
Чимин отбрасывает на пол рюкзак и, стащив с себя куртку, сразу идёт к зеркалам, приглашая учеников встать позади. Пак хотя и с трудом, но отрабатывает свою смену почти до конца. Чимин отпускает учеников только к семи вечера и то потому, что оказывается, что он не простудился и не заболел. Пак настолько уходит в танец, что то, что у него течка, он узнаёт от ученика-омеги, который, прервав танец, смущённо говорит Чимину, что от запаха корицы уже дышать невозможно. Слова омеги подтверждает стекающая пока тонкой струйкой вниз по внутренней стороне бедра смазка. Пак второпях выпроваживает всех за дверь и, заперев её, начинает опустошать рюкзак. Чимин помнил, что течка уже должна наступить, поэтому везде таскал с собой подавляющие. Пак с огромным трудом достаёт из недр рюкзака пузырёк с таблетками и дрожащими руками отвинчивает крышку.
Спортивные штаны парня уже мокрые, а температура тела грозится перевалить за сорок. Поняв, что до бутылки с водой ему не доползти, Пак всухую глотает таблетки и ложится на пол в ожидании их действия — в таком состоянии ему за эту дверь выходить опасно. Таблетки хотя бы на время должны немного сбить запах. Обессиленный после рабочего дня и вымотанный болезненной течкой организм вырубается, и Пак отключается.
Намджун отпускает охрану сразу же, въехав на свою улицу, и, сам сев за руль своего любимого мустанга, направляется к себе, где его ждёт его омега. Намджун тормозит у танцевальной школы, заметив, что свет в зале на первом этаже включён, несмотря на то, что уже почти одиннадцать ночи. Ким, который привык всё проверять и за всем следить лично, паркует автомобиль и, на всякий случай прихватив любимый пистолет, идёт к входу в школу. Последним обычно уходит Пак Чимин, Намджун знает, что у него свои ключи, которые он выпросил, чтобы иметь возможность приходить и заниматься в любое время, но в то же время Ким запретил омегам покидать квартиру без предупреждения позже десяти вечера. Если Пак занимается и ослушался Кима, то последний ему за это выговорит. Намджун терпеть не может вольностей и непослушания, даже Джин с приказами альфы по вопросам безопасности не спорит и все выполняет.
Ким толкает массивную дверь и оказывается в пустом коридоре. То, что это не взлом, не сбор местных наркоманов, Ким понимает уже подойдя к дверям в зал. За пластиковой дверью находится омега, и он течёт. Намджун жмурится, словно пытается, как наваждение, сбросить впившийся в поры запах корицы. Пахнет настолько умопомрачительно, что Намджун понимает — он не выдержит. Он пятится назад, не в силах оторвать взгляд от двери, за которой сейчас кто-то, чей один запах бьёт по внутренностям альфы током в двести двадцать вольт.
Бежать. Уносить ноги. Пусть сущность альфы внутри бьётся и рычит, Намджун этого не хочет, ему этого не надо. Ким уже протягивает руку, чтобы открыть дверь и выйти на воздух, как слышит протяжный стон — от которого закладывает уши. У Намджуна триггеры все слетают, разум концентрируется вокруг этого голоса, который альфа через себя пропустил, в сознании опечатал. Ким срывается за долю секунды, быстрыми шагами идёт обратно и, плечом толкнув дверь, оказывается в танцевальном зале.
Пак, проснувшийся от шума, всё еще не соображает, действие таблеток прошло ещё во сне, он лежит, распластавшись на спине, в луже собственной смазки, и всё, что омега успевает сделать до того, как на него набрасывается альфа — это жалобно пискнуть. Запах Намджуна настолько сильный, что им лёгкие Чимина под завяз забиты, он хрипит только, когда альфа наверх его кофту задирает, ногтями по белоснежной коже проводит. Чимин словно в горячке, он тянет на себя Намджуна, отталкивает, снова тянет. Желание не позволяет трезво мыслить, они вгрызаются в друг друга как оголодавшие звери, сминают, кусают, целуют. Чимин скулит, когда Намджун пальцы в него легко проталкивает, прогибается в спине, за воротник его так и не снятой пока кожанки хватается, трахнуть его молит. Намджун сам на пределе, он почти ничего не соображает, видит мигающую перед глазами красным размазанную картинку, что нельзя, что неправильно, но животное желание зацикливаться на этом не позволяет, всё требует мальчишку на свой член насадить, выебать, по полированному полу размазать. Благо, Чимин подставляется как заправская шлюха, мечется, царапается, стонет и молит, чтобы он его трахнул. Всё шепчет в агонии как сильно хочет и повторяет «Тэхён». Намджун слишком возбуждён, чтобы зацикливаться, Чимин слишком не в себе, чтобы понять, кто сейчас его в пол вдавливает.