АНАТОЛИЙ ЛИВРИ
ECCE HOMO
В электронной версии автором исправлены опечатки, допущенные в издании «Гелеоса». Вместе с тем в тексте сохранены особенности авторской орфографии, не всегда соответствующие современным нормам.
УДК
ББК 84(2 Рос=Рус)6–44821.161.1–32
Л 55
Ливри, Анатолий.
Ecce homo / Анатолий Ливри. — Москва: Гелеос, 2007. — 336 с.
ISBN 978–5-8189–0929–5 (в пер.)
Агентство CIP РГБ
Виктора Пелевина в свое время понимали очень немногие. Владимира Сорокина обходили стороной. Лондонские издатели потратили немало сил на «раскрутку» Владимира Набокова. Интеллектуальная литература требует особого обращения — она, как дорогое вино, проверяется временем. «Ecce homo» Анатолия Ливри — книга для искушенного читателя.
Анатолий Ливри — известный писатель, литературовед, критик. Автор многих публикаций в отечественной и зарубежной прессе. С 1991 года живет и работает во Франции и Швейцарии, пишет на русском и французском языках. Его книга «Набоков–ницшеанец», получив сразу две престижные международные премии, вызвала бурную полемику. Ливри был признан блестящим стилистом, который, возможно, превосходит Набокова! Это стало поводом для самого громкого скандала в современной литературе.
© Ливри А., 2007
© ЗАО «ЛГ Информэйшн Груп», 2007
© ЗАО «Издательский дом «Гелеос», 2007
СОН
Решётчатая желтизна бороздит триптих зеркала с серебристой щербинкой в правом углу; тьма хмельных сатиров отплясывает тропака на шероховатом крепе оконных занавесок; чуть тронутая луной потрёпанная шёлковая шаль, когда–то привезённая с богатого жирными баранами острова скрывает низкий журнальный столик, превративши его в детский гроб; гравюра, представляющая сцены террора эпохи Людовика XVII, отражаясь, преломляется в хрупкой аквариумной зелени, откуда временами всплывают два глаза рептилии да смоляной конус панциря; висящий над пропастью мостик паутины соединяет грани хрустального оперения люстры; волосы жены, опутавши ноги дебелого феникса на наволоке, вздымаются и опадают в такт чуть слышному клёкоту; я ненавижу нашу спальню.
С самого утра я жду прихода ночи. Сон — вот истинное наслаждение жизни. Я изведал всю его негу, изучил все его цирцеево гостеприимство, злачные закоулки и притягивающую глубину его пропастей, я запросто различаю его запах — смесь серы и ладанного сквозняка в прихожей церкви, я обожаю его нежный ядрёный подсоленный сумрак.
Незакрытый ставень, скорее всего на кухне, трижды гулко бьётся об оконную раму. Белая птица на тяжёлом суконном балдахине, заменяющем дверь в спальню, сморщивается и исчезает в складках толстой материи. Не отпуская занавеси железной своей пятернёй, на пороге предстаёт карлик. С давних пор приходит он ко мне ночью, с ним соединяет меня долгая содомская связь, о которой не знает никто. Ростом он будет мне чуть повыше колена, его чёрные волосы на лбу и затылке всегда ровно подстрижены, пришпилены, как мохнатый чистенький паричок к мёртвому, совершенно плоскому, делающему невозможной любую лафатерскую догадку лицу. Серая косоворотка заправлена в пегие, как ножки ночного столика, штаны. Прихрамывая, делает он первый шаг к моей постели. Птица за его спиной с сухим шорохом расправляет крылья. Пока он приближается, я становлюсь на четвереньки. Проскрипели доски паркета, зашелестела ткань рубахи, удушливо вжикнула молния. Толстый тёплый член медленно входит в меня. Дрожа плечами и повизгивая, я оглядываюсь на мраморную грудь карлика. Жаркие волны набегают всё быстрее, я судорожно стискиваю влажными пальцами деревянную решётку изголовья кровати, но меня уже подхватывает, кидает в стороны и уносит прочь.
Простоволосое женское лицо начинает медленно вытеснять из предрассветного омута зеркала расплывающиеся контуры силуэта карлика. Взбесившиеся подземные воды в последний раз вздымаются девятым валом, а на самом их верху — я — в коконе савана сна. Буря свистит, завывает, колошматит в далёкий колокол. Мощная ласковая струя выбрасывает меня на берег и вместе с пёстрыми раковинами оставляет на упругом пляжном песке. Я раздираю легко поддающиеся оковы, высвобождая сначала правый локоть, затем обе ноги. Одеяло летит на пол, и моя жена, Галка Ципорье, урождённая в шестидесятом департаменте, нахохлившись, скашивает глаза на моё отражение в зеркале. Готовясь к бою с будничным бытиём под дребезжащее эхо будильничьей трели, она вылавливает из слюдяного воздуха нарождающегося дня непослушные пряди волос, сплетая из них толстенную, дородным немытым телом пахнущую косу. Слева от неё, должно быть, от утреннего сквозняка мелко дрожит бахрома занавеси, за которой сероватыми рожками изгибаются два крючка вешалки с попавшимися на них ни разу не надетой кроличьей шапкой да ворсистой шинелью на коленкоровой подкладке.