Я полагаю, что Монтинари все же не видит принципиальной разницы между ницшеанством и нынешними культурными феноменами, как не видит ее Деррида, когда констатирует «судьбоносный эффект всех так называемых «постгегелевских» текстов: всегда может быть левое гегельянство и правое гегельянство, левое хайдеггерианство и правое ницшеанство и левое ницшеанство и даже… правый марксизм и левый марксизм – и один всегда может быть другим, двойником другого»[128] Деррида не учитывает, что ницшеанство представляет собой гораздо более комплексное культурное (вернее, контр-культурное) явление, которое вполне может расщепляться на противоположности и идеологически обслуживать взаимоисключающие социальные интересы. Поэтому когда ницшеанство пытаются присвоить социальные силы, то всякий раз с удивлением обнаруживают, что «их» ницшеанство выпадает за рамки их идеологии. Получалось, словно левее ницшеанства – бездна, а правее – стена.
Ницше несет нам весть из других времен, которые уже были и которые еще будут. Он несет нам «варварское мышление», как его точно определяет Лешек Колаковски: «…Представим наших внуков соединяющими все эти конфликтующие традиции в единое гармоничное целое: быть теистами, пантеистами и атеистами, сторонниками либерализма и тоталитаризма, энтузиастами насилия и противниками насилия – значит представить их жителями мира, лежащего не только далеко за пределами нашего воображения и провидческого дара, но и за пределами любой возможной традиции. Это будет означать, что они являются варварами в самом строгом смысле этого слова»[129] Не этих ли варваров так страстно звал Ницше?
Третий удар – упразднение ценности. Философски сущность всей гигантской исторической эпохи от Сократа до Ницше – становление и развитие высших (их Ницше называет «космологическими») ценностей – Бога, истины, цели, существования и т.д. Мыслить означает исходить «из точки зрения ценности», которая «есть точка зрения условий сохранения и возрастания в отношении сложных образований с относительной продолжительностью жизни внутри становления». Эти «образования» - центры воли к власти. «Ценность» есть по существу точка зрения роста или понижения этих командующих центров»[130]
Все прежние философы предлагали свои версии, свое понимание «высших ценностей». Пафос же ницшевской мысли состоит как раз в отрицании этих категорий метафизической философии как таковых. Ибо «Бог умер!». Наступает время «крушения космологических ценностей». Такое название носит стратегический фрагмент «Воли к власти», в котором раскрывается понимание нигилизма: «Нигилизм как психологическое состояние должен наступить, во-первых, когда мы искали во всем происходящем смысл, которого там нет, так что искатель в конце концов падает духом… Нигилизм как психологическое состояние наступает, во-вторых, когда во всем совершающемся и подо всем совершающимся предполагается некая ценность, система, даже организация… Своего рода единство, какая-то форма монизма и, как следствие этой веры, человек тонет в глубоком чувстве связи и зависимости от бесконечно превосходящего его целого, модуса божества… «Благо Всеобщего требует самоотдачи единичного»… но вглядись, нет никакого такого всеобщего! В глубине души человек утратил веру в свою ценность, когда через него не действует бесконечно ценное Целое… Нигилизм как психологическое состояние имеет еще третью и последнюю фазу… На этой ступени реальность становления принимается за единственную реальность, человек запрещает себе всякий род уползания к запредельным мирам и ложным божествам – но не выносит этот мир, который уже не удастся отрицать… – Что по существу произошло? Чувство неценности было достигнуто, когда человек понял, что ни понятием «цели», ни понятием «единства», ни понятием «истины» интегрировать совокупный характер существования не удастся… Характер существования не «истинен», он ложен… человек просто не имеет уже никакого основания убеждать себя в каком-то истинном мире… Короче: категория «цель», «единство», «бытие», которыми мы вкладываем в мир ценность, нами снова из него изымаются – и отныне мир выглядит неценным…»[131]
Формула «переоценка всех ценностей» отнюдь не означает, что Ницше хочет утвердить принципиально новые ценности. Ницшеанская переоценка всех ценностей более радикальна: она знаменует не просто замену старых на новые, но – главное! – ставит под вопрос нашу потребность (и обреченность) мыслить ценностно. Его позиция совершенно исключительна в истории мысли: он хочет ликвидировать наше тысячелетнее мышление ценностями! Отныне речь идет не о переоценке ценностей, а об упразднении ценности как таковой, ибо «общая ценность мира не поддается оценке…»[132]
Именно такой подход дает основание ставить вопрос о конце метафизики, которая есть не что иное, как ценностное мышление. «… Ницше понимает нигилизм исключительно из идеи ценности. В то время как вопрос о сущем в целом издавна был и остается ведущим вопросом всей метафизики, идея ценности в метафизике пришла к господству недавно и решительно только через Ницше, причем так, что метафизика тем самым решительно повернулась к своему окончательному осуществлению»[133] Постметафизическое, неценностное мышление – по ту сторону оценок, оно не говорит больше: «Это – хорошо, а это – плохо. Это – красиво, а это – уродливо». Это мышление интегральное, не раскалывающее мир на разноценные фрагменты, а, напротив, тотализирующее и утверждающее мир как полно-ценную целостность. Такое мышление Ницше называет «божественным образом мысли»[134]
Но как возможно такое небывалое мышление? Ницше дает ясный ответ: раз полагание ценностей есть «результаты определенных утилитарных перспектив, имеющих ввиду поддержание и усиление идеи человеческой власти»[135] то следовательно, должны измениться сами способы господства, то есть сама воля к власти. Именно воля к власти и была тем принципом полагания ценностей, которым до сих пор руководствовалось человечество, закладывая в основу всей цивилизации нынешние устаревшие «космологические ценности». Но только то была воля к власти рабов! В новую эпоху начинает действовать иная воля – воля тех, кто преодолевает дух мщения. И поскольку ценности сущностно привязаны к человеку, то преодолевший ценностную потребность неизбежно становится сверхчеловеком.
В сущности, Ницше осуществляя, деконструкцию нашей оценивающей способности, создает творческий продукт, который лежит по ту сторону оценки. Сама наша способность оценивать в случае ницшеанства не срабатывает. Мы пытаемся оценивать духовный феномен, суть которого – в упразднении самой способности оценивать, более того - самой потребности оценивать. В этом изъян всех интерпретаций ницшеанства.
Упразднение субъекта. Эти три удара, которые Ницше наносит по метафизике, подготавливают coup de grace[136] В «Воле и власти» он самым доскональным образом исследует исторические предпосылки появления субъекта и, вообще, человеческой субъективности, которая формирует наше сознание: «Нам необходимы "единицы", чтобы иметь возможность считать, но это не дает нам права предполагать, что такие единицы действительно существуют. Понятие единицы мы заимствовали у нашего "я" - старейшего из членов нашего символа веры. Если бы мы не считали себя единицами, мы никогда не сумели бы образовать понятия "вещи". Теперь - довольно поздно - мы убедились с полной ясностью в том, что наша концепция понятия "я" не может ни в каком случае считаться гарантией реального единства. Таким образом, чтобы сохранить в неприкосновенности теорию механистического мира, мы всегда должны делать некоторого рода оговорку, поскольку мы образуем таковой мир при помощи двух фикций: понятия движения (заимствованного из нашего языка органов чувств) и понятия атома (единства, имеющего своим источником наш психологический "опыт"); предпосылками его, таким образом, служат известное предубеждение наших чувств и известный психологический предрассудок.».[137]