- Милорд... они забрали милорда...
- Кто? - безучастно спросил дракон, потому что чувствовать ему, кажется, стало нечем.
- Эделе... - сэр Говард попробовал встать, но спину будто обожгло, мир помутился, и он сам не понял, какого черта опять лежит на земле, а его нос радостно щекочет выжившая травинка. - Помоги мне, презренная... рептилия, милорд нуждается... в моей помощи, и я... обязан...
Огонь зародился под кожей Эса - хищный, полный ненависти огонь, - но он сдержал его и жестом подозвал ближайшего лекаря. Тот поглядел на сэра Говарда с огромным сомнением.
- Если вы его не спасете, - тихо, но твердо сказал крылатый звероящер, - если вы его не спасете, клянусь, я уничтожу весь этот проклятый континент!
Наверное, лекарь принял его за безумного, зато покорно подозвал товарищей с носилками, и рыцаря унесли к пострадавшим воинам Этвизы, хотя его военная форма, черная с серебром, говорила о принадлежности к войску Драконьего леса, а не Сельмы.
Эс убедился, что сэр Говард больше не одинок, и, пошатываясь, побрел прочь.
Он молил Богов, чтобы на него не обратили внимания, чтобы никто не сунулся ему наперерез, чтобы хайли, эльфы и люди занимались только ранеными, а живые боевые товарищи были им безразличны.
Потому что во рту стало тесно от клыков, а лопатки приготовились лопнуть и выпустить на свободу крылья, уставшие сидеть взаперти.
Уильяму снился голубой лен.
Гибкие цветы оплетали его скелет, росли в беспокойных легких. Он дышал хрупкими лепестками, задыхался, кашлял, падал на снег, и алые капли убивали крохотные снежинки, на этот раз - упавшие с неба, а не принесенные ветром с горных вершин.
Он проснулся, лихорадочно хватая ртом воздух.
Болела голова.
Уильям с трудом отодрал себя от простого деревянного лежака, накрытого чьим-то зеленоватым мундиром. Вдохнул, и холод обжег его изнутри.
Не понимая, где находится и как туда попал, юноша осмотрелся. Влажные стены, солидных размеров решетка, снаружи - замок, под лежаком - крайне унизительное ведро. Коснулся виска и скрипнул зубами - кожу разрубило надвое, и отчасти кровь запеклась, но редкие одинокие капли порой скользили по щеке или скатывались к уху, отвратительно щекоча.
Уильям не помнил, кто и как его ударил. Помнил только свое странное состояние: убивать, не задумываясь о том, что сделал. Но теперь-то время задуматься было, и юношу затрясло, а по спине побежали до смерти ошарашенные мурашки, царапая позвонки.
Невероятным усилием он воздвиг себя на ноги. Покачиваясь, подошел к решетке. Длинный коридор уходил в обе стороны от нее, но в темноте горели всего два факела: у камеры, где стоял Его Величество, и напротив. Там же смутно блестел недобрый небесно-голубой взгляд. Уильяму почудилась усмешка, но он сомневался, что мог по-настоящему различить ее в полумраке.
- Болит голова? - с наигранным сочувствием спросил незнакомец. - Да, Милайн тебя здорово приложил. Я бы помог, если бы меня тут не заперли.
На языке Этвизы он говорил с таким кошмарным акцентом, что юношу передернуло. Словно кто-то водил кинжалом по стеклу, насмехаясь над пленным королем.
- Кто ты? - отозвался Уильям.
- Шаман, - вежливо сообщил сосед. - Во всяком случае, я был шаманом, пока военачальник не посчитал, что я виновен в гибели Эдамастры.
Он весело рассмеялся.
- А ты не виновен?
- Виновен. Но мне, если хочешь знать, абсолютно ее не жалко.
Уильям помолчал, переваривая услышанное. Мысли путались и переворачивались кверху брюхом, как дохлые рыбы.
- Что такое Эдамастра?
- Моя родина. Если бы здесь было окно, мы бы с тобой посмотрели, как она догорает там, за морем.
- Догорает? - повторил юноша. - Погоди, то есть погибла твоя родная земля?
- Верно, мальчик, - похвалил его собеседник. - Моя родина умерла. Она породила меня на свет и умерла, чтобы я достиг верхнего рубежа своего магического величия.
Уильям замялся:
- Прости, я не вполне...
- Все это было до смешного легко, - признался невидимый пленник, и смутный блеск за решеткой его камеры погас, как угасает ночью свеча, поставленная у кровати ребенка. - Я мечтал о власти и силе, а Эдамастра подсказала мне, как их достичь. Она всегда была нестабильной. Один Мертвый Лес на севере и пустыни на западе и востоке чего стоили... Однажды я ощутил, что сила, такая для меня желанная, расположена прямо подо мной. Подземная огненная река, непобедимая, бесконечная, беспощадная, как сами Боги - и созданная ими, вероятно, для того, чтобы кто-нибудь из разумных рас мог сравниться... или превзойти их. Доказать, что мы, несмотря на свое низкое происхождение, тоже крылаты...
Колени короля народа хайли подогнулись, и он сел, придерживаясь пальцами за острые камни.
- Я подчинил ее себе, но взамен река потребовала пищи, а в пищу ей были пригодны лишь эделе, такие же, как я. Эделе не живут нигде, кроме Эдамастры, и я пообещал принести ей в жертву целый континент - мне он все равно был без надобности. Она пылала от восторга, пожирала город за городом, разжирела, как жиреют виверны в плодородных лесах... но когда она поглотила все, и Эдамастру сожрало море, - его тон сломался, как ломается ветка дерева благодаря охотничьему топору, - она отвернулась от меня. Она дарила мне свое могущество, пока я был ей нужен, пока она опасалась, что я расторгну наш договор. Но теперь мне уже нечего, - он, кажется, снова усмехнулся, - расторгать, и моя родина мертва... как и моя магия.
Он заворочался - шелест одежды и короткий стон, - и осторожно, прикрывая обрубком руки вспоротый живот, выполз под свет факела.
Уильям отшатнулся.
Страдание изуродовало господина Язу, чья насмешка убила многих из объединенной армии эльфов, людей и народа хайли. Внутренности волочились за ним по каменному полу, от левого предплечья остался лишь сиротливый огрызок, как если бы у палача долго не получалось отрубить кость, и он бил по ней, и бил, и бил, пока злосчастная белая дрянь все-таки не треснула. На губах верховного шамана лопались и заново надувались алые пузыри, остатки зубов щерились, подобно челюстям животного, и это впечатление усиливала щека, разорванная так, что лицо нельзя было назвать лицом.