По счастью, из комнат Уильяма доносился не размеренный шорох пожелтевших страниц и не скрип орлиного пера по чистому пергаменту, а спокойный голос его оруженосца.
- Мама просила передать, милорд, что она гордится вашим решением и надеется, что я буду вам бесконечно верен, потому что иначе она загонит меня в гроб кухонной сковородкой. Мамина сковородка - опасная вещь, отец боялся ее с того самого дня, как рискнул жениться...
Уильям весело рассмеялся:
- Да, она упоминала о ней в письме.
Обстановка располагала, и Эс, кашлянув, переступил порог.
- Уильям, я принес твой наряд, - бесцветным тоном, во избежание скандала, произнес он, разворачивая парадный вурдалачий костюм.
Повисла тишина, только дождь рыдал за витражными окнами, роняя тяжелые капли на серо-голубой силуэт кита, сложенный из широких осколков.
- Что это? - рискнул уточнить Говард, опасливо поглядывая на синеватую куртку и штаны. И то, и другое, вне всякого сомнения, понравилось бы каждому истинному вурдалаку, но Уильям поджал губы, выдав свое отвращение с поличным, и ничего не ответил.
- Бери, - поторопил его Эс. - Надень. Придворная швея старалась, выполнила все инструкции, отыскала правильную ткань и потратила столько ниток, что могла бы разориться, если бы не служила королю.
- Не буду я его надевать, - возмутился юноша.
Дракон изобразил вежливое удивление:
- Почему?
- Потому что в нем я буду выглядеть, как полный идиот!
- А я думал, что умные люди в любой одежде нормально выглядят.
Его Величество на мгновение замешкался. Неловкое молчание между ним и крылатым звероящером затянулось - сердитый взгляд короля пытался прожечь в приятеле дыру, а в зеленых глазах светловолосого парня плескалось целое озеро насмешки и чего-то еще, спрятанного за ней.
- Не буду, и все! - заявил Уильям, отворачиваясь.
- Ну и дурак, - неожиданно обиделся Эс. - Ведешь себя, как девчонка, совсем уже обезумел. Что ты за король, если даже костюм вурдалака на Хэллоуин надеть не в состоянии?
На щеках юноши полыхнул румянец. Сэр Говард, до сих пор смущенно переступавший с ноги на ногу, ненавязчиво заметил:
- Тебе, презренная рептилия, не кажется, что это слишком?
- Нет, - огрызнулся Эс. - Я мучился, придумывал эти чертовы детали, а он...
- А я, - перебил Его Величество, - раз уж ты считаешь меня девчонкой, выйду из этой комнаты и поплачу где-нибудь под дождем, как всем девчонкам положено.
Эс поморщился и подался было вперед, чтобы возразить, - но дверь за спиной Уильяма уже скрипнула, закрываясь, а быстрые шаги радостно подхватило замковое эхо.
Сэр Говард мученически посмотрел на витраж. Ливень по-прежнему рыдал, голубые вспышки резали темноту, как нож - мясо, Драконий лес отзывался теплым оранжевым огнем светильников, заключенных в тыквы. Холод, не способный проникнуть в замок, безнаказанно бушевал снаружи - и хрупкому королю был явно противопоказан.
- Эс, я все понимаю, - сказал рыцарь, - однако подобное отношение к моему милорду обязывает меня...
- Ни к чему оно тебя не обязывает! - вызверился Эс. - Твой милорд бегал-бегал, вопил, что боится испортить праздник, а в итоге...
Острие меча сверкнуло и замерло на расстоянии волоса от его горла. Сэр Говард, обычно такой улыбчивый и дружелюбный, со злостью нахмурился и процедил:
- Либо ты заткнешься, - уверенный светло-карий взгляд пронизал дракона, как булавка - бабочку, - либо у меня случайно дрогнет рука...
Верный своему обещанию, Уильям спустился по лестнице, почти бегом добрался до выхода из Льяно и велел стражникам выпустить его в ночь, прошитую ливнем и острыми зигзагами голубых молний. Стражники в изумлении спросили, что он там забыл. Юноша признался, что желает пройтись и выветрить из своей души горький осадок, оставленный внезапной ссорой.
Раньше ссориться с крылатым звероящером ему не приходилось. Были споры, были упреки в краже, но они заканчивались быстрее, чем начинались, и общение между Его Величеством и драконом протекало на прежнем уровне. Сейчас погрустневший Уильям не испытывал никаких сомнений, что не простит Эса, даже если тот преклонит колени и попросит об этом с печальным и полным раскаяния выражением лица.
Стражники покорно выпустили короля, осознав его состояние и прикинув, не разнесет ли он весь караульный пост, если отказать ему и брякнуть, что юноше не положено покидать замок после заката.
Ярость клокотала в душе Уильяма так, что выжгла все остальное, и он, как следует размахнувшись, ударил кулаком по перилам. Перила загудели, кулак тоже, и Его Величество с негодованием ругнулся.
Драконий лес темнел прямо перед ним, а над широкой тропой, возникшей, как и дома хайли, вместе с отменой заклятия, висели гротескные жуткие морды. В иной ситуации король перепугался бы до полусмерти, но в течение праздничной суеты ему так часто совали под нос разнообразные тыквы с провалами глазниц и кривыми ртами, вырезанными ножом, что он привык и научился хвалить создателей хэллоуинских страшилищ. Глядя на тропу, он смутно припоминал, кто и при каких обстоятельствах приносил ему на осмотр ту или иную морду, и все их жуткое очарование с позором улетало в туман.
Проливной дождь не погасил светильники в тыквах потому, что хозяева соорудили над ними своеобразные навесы, похожие на шляпы. Уильям неуверенно улыбнулся, поняв, сколько усилий хайли предприняли ради праздника, и медленно зашагал вперед, любуясь их результатами.
В отличие от светильников, Его Величество промок до нитки в первую же секунду за дверью, но гнев требовал именно такого обращения и постепенно затухал, мерцая остывающими углями. Крупные ледяные капли падали с неба, словно оно оплакивало грядущий сон Тринны, долгий, скованный снегами, истрепанный метелью сон, грозящий вот-вот погрузить в себя все живое.