Посреди пустоши - во всяком случае, Эс назвал бы окружающий мир пустошью, - возвышался храм. Белоснежный, кое-где сверкающий драгоценными камнями - алмазы, изумруды, одинокий топаз над аркой входа, - он бросал одинокую тень на прозрачное стекло, и там, куда она ложилась, не было ни единого светового шарика. Зато они облепили ее очертания, словно рассчитывая прогнать, и нетерпеливо ерзали: мол, давайте поднатужимся и сдвинем эту штуку с места, чтобы она больше не оскверняла наше непостоянное измерение!
Семь ступенек составляли собой храмовое крыльцо. Эс поднялся по ним бестрепетно, однако в душе у него зародилось некое опасливое, осторожное чувство, и оно говорило: а не стоит ли нам, дорогой, пойти своим путем и не совать нос в пустые белые храмы? Но врожденное любопытство было сильнее, и крылатый звероящер прогулялся по анфиладе комнат - чудесная архитектура, изящная резьба по камню, особенно красивая у основания колонн, открытые окна, ветер качает занавески - но нет ни мебели, ни скульптур. Все, что дракону удалось найти - это алтарь, некогда искусно вырезанный из глыбы черного камня, покрытый желобками - они складывались в размашистые цветочные лепестки, шипами уходили к полу, а в нем неизвестный создатель храма выдолбил небольшое углубление. Вероятно, там собиралась кровь того, кого приносили в жертву, и Эсу показалось, будто и сейчас в углублении босыми ногами топчутся высокие, одетые в балахоны существа, а на алтаре неподвижно лежит девочка с белыми-белыми, как снег, волосами и такой бледной кожей, будто ее тоже вырезали из камня - из мрамора .
- Поздно, laerta Estamall", - прозвучало словно бы из сердца алтаря, обрывая поток бессвязных идей в настойчивом драконьем воображении. - Ты пришел сюда слишком поздно. Такхи уже спит.
Он с удивлением огляделся. Поблизости не было никого, кто мог бы заговорить с ним, и он понятия не имел, кто такая Такхи и чего добиваются высокие существа в балахонах, замирая от восторга по колено в ее крови.
Храм неожиданно исчез, будто нити, вшитые в канву пространства, кто-то выдернул. Крылатый звероящер снова стоял на тонком стекле, а под его подошвами кружились, отмечая пропажу тени, крохотные подвижные огоньки. У них не было ни глаз, ни ртов, но они умели петь - тот самый нежный звон, похожий на материнский смех, растекся по сну и принялся вплетаться в его границы, не нарушая их местоположения.
Прошло, наверное, несколько столетий, прежде чем он добрался до места встречи Бога и некроманта. Раненая девушка - измученный силуэт на прозрачной поверхности, - шептала Эльве свои привычные угрозы, но осеклась на полуслове и с трудом повернулась к незваному третьему участнику сна.
- Эстамаль? - недоверчиво окликнула она, и весь ее облик выразил такую надежду, что кто-нибудь другой ее непременно пожалел бы. - Это действительно ты?
- Я, - ласково улыбнулся дракон, присаживаясь на корточки рядом.
Эльва следил за ним со страхом и недоумением. Подобные эмоции в его синих, как морские глубины, глазах были редкостью, и крылатый звероящер наслаждался ими, словно дорогим вином, причем его любимым - белым полусладким, безо всякого шоколада, пирожных и конфет.
- Ты пришел, чтобы спасти меня, Эстамаль?
Она произносила имя дракона мягко и гортанно. Для нее каждый слог, каждый звук были так дороги и ценны, что запнуться - значило убить саму себя.
- Увы, Инн, - с любовью начал он, - но я здесь не за этим.
Между его пальцев сверкнуло узкое серебряное лезвие, и раненая богиня отшатнулась, отчаянно закричала, ударила кулаком по стеклу, пытаясь позвать на помощь.
- Нет, Эс! - Эльва метнулся вперед, протягивая руку - спасти, и без разницы, кого: женщину или мужчину, Бога или...
...но опоздал: острие вспороло кожу на шее девушки, выпустило наружу такое озеро крови, что в нем впору было утопиться.
Некромант заорал, как будто это его, а не ее, кровь расползалась по стеклянной пустоши, и... проснулся, отчаянно хватая ртом воздух.
Светало, над лесом таяли редкие голубые звезды, луна призраком белела у горизонта, встречая свою сестру.
А воспаленный шрам на переносице Эльвы чесался, потому что начал заживать.
Из комнаты сэра Говарда в коридор доносились преисполненные боли стенания. Красками не пахло, холсты, накрытые чистыми покрывалами, сиротливо стояли на подставках у стен. Баночки с красками, эльфийские карандаши и палитры были аккуратно, с любовью разложены по столам и полкам, незавершенная работа - портрет господина Эльвы, - укоризненно проглядывала из-под черного лоскута ткани.
- Я так больше не могу! Перестань! Умоляю тебя, пожалуйста, перестань!
Судя по тону, сэр Говард собирался расплакаться, а если не расплакаться, то разрыдаться. Уильям похолодел и ворвался в его спальню так порывисто, что Эли, сидевшая на краю кровати с миской в руках, дернулась и все разлила.
- Милорд... - с явным страданием в голосе протянул несчастный рыцарь. - Какое счастье... Боги, какое счастье...
Эли покраснела, словно рак, брошенный в кастрюлю с горячей водой:
- Мой король, я его не мучила! Клянусь горными ветрами, у меня и в мыслях не было его мучить! Но лекари же сказали, что ему надо двигаться как можно меньше, вот я и решила - покормлю с ложечки, а господин рыцарь пускай лежит, отдыхает... клянусь, Ваше Величество!
Уильям нахмурился. Куриный суп расплылся по одеялу и вызывал отнюдь не самые добрые чувства к начальнице прислуги. Впрочем, после двух сражений с воинами Эдамастры, каким бы коротким ни было второе, юноша вообще был кошмарно зол на всех и каждого, и жители замка Льяно пребывали в недоумении - что с ним творится-то?
Его Величество зачем-то протер глаза, подслеповато их сощурил и, старательно вымучивая из себя мягкие интонации, попросил:
- Эли, принеси еще супа. Я сам покормлю сэра Говарда, если он, конечно, не возражает, потому что парой минут раньше он вопил так, что впору было звать стражников и сажать тебя в казематы под замком.
- Все вы шутите, милорд, - с облегчением вздохнула девушка. И заботливо спросила: - Как ваше плечо?